— Он велел мне оторвать у него с морды маленькую чешуйку, — ответила Сильве тихо, словно рассказывала о чем-то священном — или пугающем. — Я так и сделала. Выступила пара капель крови. Он велел мне снять их чешуйкой. А потом съесть её. — Сильве прерывисто вздохнула, сбившись с ритма гребли. — Это было… вкусно. Нет. Это был не вкус. Только ощущение. Это была магия. И она изменила меня.
Двумя сильными гребками Тимара вывела лодку со стремнины на мелководье. Она схватилась за нависшую над водой ветку и остановила суденышко.
— Зачем? — сам собой сорвался с её губ вопрос.
Она обращалась как будто ко всей вселенной, с криком отчаяния и протеста против несправедливой судьбы, но ответила ей Сильве.
— Ты ведь знаешь, что мы такое, Тимара. Ты знаешь, почему некоторых из нас бросают сразу после рождения. Почему тем, кто изменяется слишком быстро, запрещено иметь супругов и детей. Если нас находят в младенчестве, то отказывают нам и в самом будущем. Потому что мы меняемся так сильно, что превращаемся в чудовищ. И умираем рано, породив других чудовищ, неспособных выжить. Меркор уверен, что подобные перемены происходят со всеми людьми, кто долгое время находится рядом с драконами.
— Не может быть! В Дождевых чащобах люди менялись, начиная с самого первого поколения поселенцев. Задолго до того, как драконы вернулись в этот мир, дети обрастали чешуей, а беременные женщины производили на свет чудовищ!
— Задолго до возвращения драконов мы жили там, где некогда жили они, и раскапывали города Старших. Мы присваивали себе их сокровища, носили их украшения, использовали драконьи коконы как древесину. Может, среди нас и не ходили драконы, зато мы ходили среди них.
Тимара долго молчала, осмысливая её слова. Вода неслась мимо их лодки. Внутри Седрика все похолодело и застыло. Кровь. Драконья кровь изменяет Сильве. Две капли и маленькая чешуйка — вот и все, что потребовалось. Сколько же выпил он? На какие изменения обрек себя? Чудовища, так они говорят. Чудовища, которые живут недолго, чудовища, которым отказано в будущем. В животе его завязался какой-то тугой узел, и все затягивался, затягивался, пока не стало больно. Седрик чуть подался вперед, чтобы расслабить брюшные мышцы. Но девушки, кажется, ничего не заметили.
— Но ведь кровь, которую он тебе дал, только изменит тебя ещё сильнее?
— Это была его кровь. Меркор говорит, что направит мои изменения. Он предупредил, что такое получается не всегда, и он не помнит всего, что следует сделать дракону, чтобы облегчить перерождение. Но он сказал, что Старшие возникли не сами по себе. Каждый Старший некогда был товарищем дракону. То есть почти каждый. Иногда люди начинали перерождаться, и даже без драконьего надзора изменения их не убивали. Так бывало с теми, кто ухаживал за коконами или присутствовал при вылуплении. Некоторые из таких людей становились прекрасными и жили долго, но большинство — нет. А те, кому драконы, сочтя их достойными, бережно помогали, становились исключительными и порой переживали несколько поколений.
На некоторое время слова у неё иссякли.
— Я не понимаю.
— Искусство, Тимара. Старшие были для драконов формой искусства. Они находили людей, которые, по их мнению, обладали должными задатками, и совершенствовали их. Именно поэтому они так ценили Старших. Всякий ценит то, что создал сам. Даже драконы.
— Но как же я? Я родилась с такими изменениями, какие обычно бывают только у древних старух. И с тех пор, как мы покинули Трехог, продолжала изменяться. Причем быстрее, чем когда-либо прежде.
— Я заметила. Поэтому и спросила у Меркора, не перерождает ли тебя Синтара. Он обещал узнать у неё.
— Я уже спросила, — призналась Тимара. — Я заподозрила, что она имеет к этому какое-то отношение. По случайной обмолвке Харрикина. Его дракон тоже его перерождает?
— Да. А Синтара изменяет тебя.
Снова повисло молчание.
— Нет, — возразила девушка. — Она сказала, что ничего не делает, а Меркор заявил, что если она не займется моими изменениями, то придется ему.
— Что?
Что прозвучало в этом потрясенном вопросе Сильве? Ревность? Неверие?
Тимара, по-видимому, тоже это услышала.
— Не волнуйся, — угрюмо ответила она. — Он не станет этого делать. Синтара сказала, что никому не позволит отобрать своего хранителя. Я обречена на её общество, даже если она меня не хочет. Обречена на превращение, как бы я ни изменилась, к лучшему или к худшему, — глубоко вздохнув, заключила Тимара. — Нам стоит двигаться дальше. Я уже даже не вижу других лодок.