И еда. В реке водилась дичь, мелкая, зато обильная, и требующая усилий, чтобы её поймать. Нужен был острый глаз, чтобы выхватить из воды рыбину или сдернуть с низкой ветки обезьяну. Но это тоже было прекрасно — удовлетворение от победы и вкус свежей, ещё теплой добычи. Эта река с чистой водой меняла Синтару.
Но больше всего её изменило тепло последней ночи. Как только вода согрела её, с телом начало что-то происходить. В основном с крыльями. По ним разлилось тепло и какое-то непривычное чувство, словно они были растениями, напившимися влаги и распрямляющимися после долгой засухи. Теперь Синтара расправила крылья и залюбовалась тем, как свет играет на чешуе и отражается от перепонок. Кровь с новой силой бежала по их жилам. Драконица взмахнула крыльями, раз, другой и третий, и пришла в восторг, когда они приподняли её тело над водой. В небо они её пока не вознесут, но теперь ей уже верилось, что в один прекрасный день это все же случится.
Синтаре не хотелось уходить от благостного тепла, но ночью, после долгих переговоров, они условились, что с наступлением утра отправятся к хранителям. Грефт поступил недопустимо.
«Кало следовало бы его убить, — снова подумала она. — Если бы он убил его и съел, на этом дело бы и кончилось».
То, что человек посмел явиться к ним среди ночи, тайком, не затем, чтобы служить им, но чтобы забрать у них кровь и чешую, будто хотел доить корову или стричь овцу, показывало, насколько ущербны отношения драконов с людьми. Пора положить этому конец, раз и навсегда.
Когда они вышли из Трехога, их было тринадцать, потому что тогда Синтара не считала Релпду и Плевка за драконов. Теперь их стало четырнадцать, несмотря на потерю Хеби. Четырнадцать, куда более сильных и умелых, чем в начале пути. Четырнадцать тех, кого отныне и впредь никто не посмеет не считать за драконов.
Они целеустремленно направились вброд к баркасу. Синтара учуяла запах дыма — на борту кто-то развел огонь. С палубы на драконов смотрели Карсон и Седрик. В глазах последнего сиял неприкрытый восторг, когда он улыбался красоте своей драконицы. Хотя бы он относится к ним подобающим образом.
— Проснитесь и выслушайте нас! — протрубил Меркор, нарушив рассветную тишину.
Стая испуганных птиц вспорхнула из камышей. Тревожно перекликаясь, они полетели вверх по течению. Кало уперся в борт плечом и налег, качнув баркас.
— Проснитесь! — взревел он.
Люди на судне завопили громче уток, а те двое, что стояли на палубе, в испуге схватились за планшир.
— Будь терпелив, Кало, — негромко посоветовал Меркор. — Ты перепугаешь их до потери рассудка, и мы не добьемся от них никакого толку.
Должно быть, предостережение запоздало, решила Синтара, поскольку люди уже посыпались из недр корабля, словно муравьи из растоптанной кучи. Драконицу впечатлило многообразие издаваемых ими звуков: кто-то ругался, один плакал, ещё несколько орали, а капитан выкрикивал угрозы любому, кто подвергнет «Смоляного» опасности. Элис держалась рядом с Лефтрином, столь же разгневанная. От неё растекалась безмолвная тревога за своего мужчину и баркас. Нет, уверилась Синтара. Нет, она не ошиблась. Хоть Элис и правильно относится к драконам, она не годится ни в хранители, ни в Старшие. Как же быстро она перенесла всю свою преданность на человеческого самца и живой корабль. Синтара наблюдала за тем, как женщина, некогда искренне восхищавшаяся ею, поглаживала теперь серебристый планшир корабля, словно успокаивала испуганную кошку.
— Тихо! — рявкнул капитан людям на его судне, затем перегнулся через борт и сердито воззрился на Меркора. — Если вы недовольны мною или кем-то из команды, то так и скажите, и я отвечу. Но если хоть один из вас ещё раз тронет мой корабль, я всажу в него гарпун.
— А у тебя есть гарпун? — поинтересовался Меркор с таким искренним любопытством, что кто-то — возможно, Тимара — невольно издал нервный смешок.
Лефтрин пропустил его вопрос мимо ушей.
— Чем ты недоволен, дракон? — спросил он.
— Прошлой ночью один из вас пришел к нам, пока мы спали, и пытался ранить Кало. Не просто ранить, а забрать у него кровь и чешую, чтобы продать другим людям.