Татс удивленно и с некоторой тревогой выслушал этот монолог. Потом откашлялся и спросил:
— Почему ты думаешь, что тебе всегда придется заниматься этим в одиночку? — А потом добавил, уже тише: — Ты говоришь так, как будто жить с родителями — это что-то ужасное. Хотел бы я, чтобы у меня были отец или мать. — Он коротко усмехнулся. — И я даже вообразить себе не могу, как это — когда есть оба родителя.
— Жить с родителями вовсе не так ужасно, — признала Тимара. — Хотя иногда я понимаю, что мать видеть меня не желает. Папа ко мне всегда добр, он совсем не против, чтобы я осталась дома навсегда. Наверное, когда он принес меня обратно домой, он догадывался, что я буду им помощницей до конца жизни.
Татс нахмурился. Из-за недоуменной гримасы паутина на его щеке странно исказилась.
— Принес тебя обратно домой? А где ты пропадала?
Теперь уже Тимара почувствовала себя неловко. Она привыкла думать, что все знают, кто она такая и какая история за этим кроется. Любой житель Дождевых чащоб все понимал, едва взглянув на неё. Но Татс родился не здесь, а местные старались не рассказывать чужакам о Тимаре и таких, как она. Татс действительно ничего не знал. Эта мысль была для девушки как укол. Она оскалила зубы в странной улыбке и протянула парнишке руку.
— Ничего не замечаешь?
Он наклонился поближе и уставился на её руку.
— Ты что, коготь сломала?
Тимара подавила смешок и внезапно поняла то, чего не понимала раньше. Татс так дружески держался с ней потому, что и в самом деле ничего не знал.
— Татс, ты же не можешь не видеть — у меня на руках когти, не ногти. Как у жабы или у ящерицы. — Она запустила когти в кору и рванула на себя. На ветви остались четыре полоски. — Когти делают меня тем, что я есть.
— Я у многих в Дождевых чащобах видел когти.
Секунду Тимара непонимающе смотрела на него. Потом возразила:
— Нет, это не то. Ты видел у многих черные ногти. Или даже большие черные ногти. Но не когти. Потому что когда рождается ребёнок с когтями вместо ногтей, родители и повитуха знают, что должны сделать. И делают это.
Татс придвинулся по ветке ближе к ней.
— Что делают? — хрипло спросил он.
Она отвела глаза от его пристального взгляда и уставилась в переплетение ветвей, между которыми запуталась ночь.
— Избавляются от него. Уносят его куда-нибудь, где не ходят люди. И оставляют там.
— Умирать? — Татс был потрясен.
— Да, умирать. Или на съедение — древесной кошке или большой змее.
Тимара взглянула на парнишку и поняла, что не выдержит его взгляда, в котором плескался ужас. Этот взгляд словно бы обвинял, и девушка почувствовала себя неуютно, как будто проявила неблагодарность или неповиновение, рассказывая об участи детей-выродков.
— Иногда ребёнка душат, чтобы он долго не мучился, а потом бросают в реку. Думаю, это зависит от повитухи. Моя повитуха просто унесла меня и положила в развилку ветви подальше от всех путей, а потом поспешила обратно к моей матери, потому что у той было сильное кровотечение.
Тимара сглотнула комок в горле. Пораженный Татс смотрел на неё, слегка приоткрыв рот. Впервые девушка заметила, что один из его нижних зубов заходит за другой. Она снова отвела взгляд.
— Повитуха не знала, что мой отец выследил её. До меня у родителей уже были дети, но я оказалась первым ребёнком, который родился живым. Папа сказал, что не мог вынести мысли о моей смерти и почувствовал, что мне надо дать шанс. Поэтому он пошел следом за повитухой и принес меня обратно домой, хотя знал, что многие осудят его за этот поступок.
— Осудят? Почему?
Девушка снова посмотрела на Татса и опять подумала, не потешается ли он. У него были светлые глаза, голубые или серые, в зависимости от времени суток. Но они не светились, в отличие от её глаз. И смотрели на неё без малейшей хитрости. Этот честный взгляд почти разозлил Тимару.
— Татс, как ты можешь не знать таких вещей? Сколько ты прожил в Дождевых чащобах — шесть лет? Здесь многие дети рождаются с отметинами чащоб. А когда они вырастают, отличия усиливаются. Поэтому людям надо было где-то провести черту. Потому что если уже при рождении ты слишком сильно отличаешься, если у тебя уже есть чешуя и когти, то кто знает, каким ты вырастешь? А если бы такие, как я, вступали в брак, то их дети наверняка рождались бы ещё меньше похожими на людей, а вырастали бы вообще Са ведает кем.