Стремление к возрождению и роль Д. Л. Муди
Одним из самых заметных религиозных событий конца XIX в. был очевидный успех Дуайта Л. Муди. Родившись в семье со средним достатком, Муди еще с раннего возраста решил стать преуспевающим капиталистом. И он мог бы стать в один ряд с такими людьми, как Карнеги, Рокфеллер, МакКормик, если бы не его полное обращение в христианство в 1850–е годы. С тех пор Муди посвятил весь свой талант и инициативу делу приобретения душ.
Муди проповедует нескольким тысячам лондонцев
В то время как Чарльз Финней в 1820–е и 1830–е годы достиг большого успеха в селениях, где число жителей редко превышало 10 тысяч человек, усилия Муди были главным образом направлены на большие города с миллионным населением. В такие города перебиралось множество людей, покинувших фермы и небольшие поселки ради городской жизни и городских соблазнов. Со временем они оставляли свои религиозные связи и привычки, что было довольно легко сделать в мире, где не испытываешь социального давления сельского общества. Кроме этой большой группы местного, не приобщенного к церкви населения, насчитывались сотни тысяч новых иммигрантов с их странными обычаями и непротестантской религией.
Выросший в сельской местности Новой Англии, Муди знал, что «воды стекают с холма», и он был убежден, что в жизни страны «самыми высокими холмами являются города». Если бы протестантизму удалось приобрести города, то «мы расшевелили бы всю страну». Консервативные богатые классы в основном разделяли надежды Муди. Опасаясь необращенного пролетариата, они поддерживали как материально, так и морально возрождающие кампании Муди, хотя, казалось, что сами они были больше заинтересованы социальной стабильностью, чем самой евангельской вестью.
Под влиянием Муди энтузиазм лагерных собраний охватил большие города. С энтузиазмом сочетался организационный опыт, взятый из мира бизнеса. Кампании Муди ничего не оставляли на волю случая. Каждый шаг направлялся различными комитетами. Был даже создан комитет по проверке работы других комитетов. Для достижения большего успеха Муди использовал также современную рекламу. Когда один человек заявил о том, что рекламировать религиозное служение недостойно, Муди возразил, что еще более недостойно проповедовать пустым скамьям.
Скамьи Муди были какими угодно, только не пустыми. Его евангельские группы по примеру массовой индустрии организовали обработку «сырого материала» густонаселенных городов в окончательный протестантский продукт. Его методы послужили образцом для массового евангелизма Билли Санди и Билли Грэма в XX в.
Богословская весть Муди была простой. Он говорил, что люди были погублены грехом, искуплены Христом и возрождены Святым Духом. Все, что от них требовалось для спасения, — это готовность верить. Муди проповедовал, побуждая людей принять решение. «Я смотрю на этот мир, как на корабль, терпящий кораблекрушение, — утверждал он. — Бог дал мне спасательную шлюпку и сказал: „Муди, спаси всех, кого только можешь"». Его не беспокоило, к какой конфессии присоединятся люди, лишь бы они оказались в спасательной шлюпке.
Два аспекта теологии Муди оказали особенно большое влияние на изменяющийся протестантизм конца XIX — начала XX вв. Во–первых, Муди был сторонником премилленаризма и подчеркивал, что Второе пришествие Христа — это единственное избавление для мира, безнадежно потерянного во грехе. Данный акцент во многом содействовал тому, что многие консерваторы приняли развивающийся диспенсационализм тех дней.
Во–вторых, теология Муди повлияла на протестантский мир того времени, потому что она не была представлена детально. Неполное содержание в сочетании с тем фактом, что Муди настаивал на союзе всех протестантских церквей для поддержки его кампаний в городах, безусловно, создали внешний союз либералов и консерваторов. Но в начале XX в. этот внешний союз привел к обострению кризиса в протестантизме, поскольку реальные различия между модернистами и фундаменталистами были упущены из вида. В конце концов стало слишком поздно вести сдержанную дискуссию по вопросам, которые всплыли бы раньше, если бы не последовало успокаивающего эффекта от популярного, кажущегося единства.