– Сегодня стоим – пассажиров нет…
– Что с вами случилось? – спросил я. – А с паровозом? Как все было на самом деле?
Феофанов помолчал, а потом сказал совершенно не в тему:
– Зря ты их накормил.
– Кого? – удивился я.
– Гремлинов. Они тебе, конечно, помогут, но с ними проснулся и кое-кто другой…
– Никого я не кормил! И кто это другой?
– Ты окропил своей кровью паровоз, и они проснулись, но проснулись не одни… И тот, другой, он не успокоится…
– Я не понимаю…
– Поймешь. Иди, тебя зовут.
Я немедленно осознал, что лежу на раскладушке в пакгаузе, через окна бросает яркие лучи солнце, а в дверь кто-то барабанит. Дурной спросонья, я поплелся открывать. За воротами стоял Тюркин собственной персоной. Он не успел ничего сказать – я махнул ему рукой, чтобы заходил, а сам поплелся к колодцу умываться. Похоже, спал я долго – солнце было высоко. Придется объяснять этому «буржую», почему я к его машине еще не прикасался… ну и фиг с ним! Тоже мне, цаца какая. Скажу, что обдумывал и готовился, – пусть уважает мастера.
Вернувшись от колодца, я увидел, что Тюркин буквально подпрыгивает в дверях, напоминая привязанный за ногу полуспущенный аэростат.
– Ну, братан, ты даешь! – восторженно заголосил он. – Ты зачем сказал, что красить не можешь? Шутка, да?
Я прошел в пакгауз и взглянул на машину: левое крыло теперь ничем не отличалось от правого. От вмятины не осталось и следа. Ноги мои подкосились, и я сел на инструментальный ящик, на некоторое время перестав воспринимать окружающее. Вокруг меня суетился и подпрыгивал Тюркин, что-то нес своим высоким визгливым голосом, совал мне какие-то деньги, которые я, не считая, сунул в карман комбинезона, – но перед глазами моими стоял печальный лик старенького механика Феофанова и слышался его голос: «Они тебе помогут, но с ними проснулся и кое-кто другой…» Мне было как-то нехорошо, и, когда Тюркин унесся на своем «Форде», я вздохнул с облегчением. Надо было о многом подумать.
Раздумья завели меня в логический тупик – собственно, никакой достоверной информации о происходящем у меня нет. Разве что сны… Но что такое сны? То ли отражение реальности, то ли бред усталого мозга… Ну почему со мной всегда случается всякая чертовщина? Утомленный попытками объяснить необъяснимое, я уже начал задремывать, но тут примчался встрепанный лейтенант. Глаза его метали молнии, ноздри раздувались, но вид при этом был какой-то ошарашенный.
– Там, Тюркин… – выговорил он.
– Помер? – перебил его я. В моей голове с легким щелчком сложилась вся картина.
– Откуда ты знаешь? – сработала профессиональная подозрительность, и Федор уставился на меня с нехорошим прищуром.
– Догадался.
– Что значит «догадался»? – Взгляд лейтенанта буквально сверлил во мне дыры.
– То и значит. Ты и сам уже догадался, только признаться себе в этом не хочешь. Иначе бы ко мне не примчался. Какова причина смерти?
– Автокатастрофа. Он всегда носился по дорогам как раненный в жопу дятел, но это было нечто – разогнался, наверное, до двухсот и забыл повернуть…
– Готов поспорить, что он умер до столкновения…
Федор внимательно на меня посмотрел, но не стал спрашивать, почему я так в этом уверен, лишь на секунду взгляд его метнулся к паровозу и обратно. Он пожал плечами:
– Тюркин всегда был надутым придурком, но мне это все не нравится. А Михалыч? Что они видели перед смертью? У обоих был такой ужас на лицах… Что ты скажешь?
– Ты мне не поверишь.
– А ты попробуй.
– Все дело в паровозе. Похоже, несчастный мастер Феофанов, пытаясь заставить эту нелепую машину работать, пересек доступные человеку границы, и результат ужаснул его самого. Это больше чем паровоз, это нечто живое…
– Действительно, чушь какая-то… – резко сказал лейтенант. – Бред сивой кобылы.
Он решительно поднялся.
– Поменяй-ка мне лучше рулевую тягу, механик! А то совсем разболталась… Тяга в багажнике.
Федор направился к воротам. Спина его был напряжена, как на параде.