– Ну, первый «Ж» – оно как-то… Задразнят ведь жопами всякими…
В наступившей мертвой тишине оголтелая муха дзенькнулась в стекло, сама испугалась неожиданно громкого звука и затихла. Вован поежился, вдавливая голову в плечи.
Тещиным взглядом можно было отскрести пригоревшие к сковороде шкварки.
– Бабуль, я гулять, – пискнул из прихожей унюхавший грядущий скандал Петька и бесшумно притворил дверь. Муха коротко вжикнула из-под стола.
– Задразнят, говоришь? – зловеще просипела теща, перекрывая шипение выкипающего супа. – А теперь его как задразнят, а? Какими словами?
– Да ладно, – неуверенно пробормотал Вован. – Они и слов-то еще таких не знают…
– Не знают?! – прогремела теща. – Щас, не знают они. Они вон надысь за Михалной подглядывать бегали, как она возле «Интима» рекламой ходит. Не знают они!
– Ну дык…
– Я тебе щас распишу «дык»! У тебя Петька к Федоренке бегает, ты хоть знаешь, что у того Интернет?
– И чего? – не понял Вован.
– А того, что там одно это самое в разных видах! Не знают они! Жопы он испугался! У самого-то на плечах что?
Не на шутку разошедшаяся теща напирала, размахивая половником. Ткнувшись спиной в холодильник, Вован машинально заслонил лицо рукой.
– Ну, вы, мама… прям ведьма…
Половник брякнулся об линолеум.
– Ах, ведьма я? – Теща недобро ухмыльнулась, так что глаза утонули в круглых щечках. – Я тебе сейчас покажу, какая я ведьма!
Как у нее швабра в руках оказалась, уму непостижимо. Вовка стоял дурак дураком, рот разинул и руки опустил, когда старушенция над полом поднялась. Только проводил очумелым взглядом мохнатые тапочки с веселенькими помпонами.
– Ведьма-ведьма, – злобненько хихикнула она.
Вот тебе и первый «Ё»…
Волосы из всегдашнего кукиша на затылке повылазили, глаза сверкают, сама бормочет не пойми что, тапочка с ноги шлепнулась. Из-под потолка. Вован и дышать забыл.
Тут уж совсем чертовщина началась. Половник сам по себе с пола в воздух поднялся и давай Вовку по загривку охаживать. У того и вовсе разум отшибло: так и стоял столбом, только охал, когда получал звонкий подзатыльник. Потом переконтачило что-то в голове, ноги словно сами с места рванули.
Забился в туалет, задвижку дернул, еле успел крышку на унитаз уронить – коленки ослабли. В голове одна-единственная мысль заполошно металась, хлопалась об черепную коробку: «Если у меня теща ведьма, то кто тогда жена?.. Кто жена-то у меня?..»
Сердце бестолково дрыгалось, стукаясь то в желудок, то в переносицу. Вован обхватил голову руками и даже смотреть боялся на хлипкую задвижку, что охраняла его от разбушевавшегося существа, которое он наивно полагал собственной тещей. Он и сам не сказал бы, сколько сидел так, бессмысленно и безмолвно, пока не брякнуло тяжелым в стенку у соседей и мужской голос не заорал какой-то Ленке, чтоб несла полотенце.
Вован тяжело, как с дурного похмелья, поднял глаза и встретился со взглядом из-за вентиляционной решетки.
Не спеша просочилось сквозь облупленные прутья, продефилировало вдоль кафельной плитки зеленовато-прозрачное существо с развевающимся шлейфом, оглядело неказистый интерьер, покачало сокрушенно головой. Приглашающе махнуло призрачной рукой, и в туалет хлынули остальные.
Медленно, будто глаза боясь выронить, Вован посмотрел на себя. Пальцы запойно дрожали, колени подпрыгивали, и, не стискивай он зубы, те выбивали бы сложный ритм в стиле кантри.
«Теща – ведьма, – медленно подумалось ему, – сын – ёшник, а в вентиляции у меня привидения…»
Элегантная, несмотря на прозрачность, дама величаво проплыла мимо, с интересом разглядывая старенький деревянный шкафчик. Еще два привидения тихонько бормотали, свесив зеленоватые ножки с края ванны.
– Look at this exhibit, please, – донесся с потолка хорошо поставленный голос. – You can see Homo Afraid.[3]
Вован громко икнул.
Мелкое привидешко, радостное, как воздушный шарик, подлетело к самому его носу, топыря коротенькие ручки. На ходу оторвало клочок туалетной бумаги и бросилось к привидению побольше, счастливо размахивая трофеем.
– All of them become Homo Afraid when they see us.[4]
Растрепанная призрачная девица прихорашивалась перед треснутым зеркалом, в котором ровно ничего не отражалось.
– I'm going to be a human, – доверительно чирикнуло вернувшееся привидешко, – when I'm seven hundreds.[5]
Вовка с сипением протолкнул в легкие враз загустевший воздух.