Руди лидирует! И внезапно он резко съезжает на край дороги. Со скоростью в 120 км/ч он проносится мимо оливковых деревьев.
— Месть сладка! — улыбаясь кричит Руди своему ко-пилоту. Тяжёлый Mercedes может поднимать пыль даже лучше чем лёгкие Alfa. Теперь Нуволари и Кампари наглотаются досыта! Кроме того — с обгоном Кампари и Нуволари еще ничего не выиграно. Гонка ведь идет против часов. Потерю времени из-за сломанной выхлопной трубы еще не нагнали, так как Кампари и Нуволари стартовали после Карачиоллы. Хотя он их и обогнал, но по времени лидируют все еще Alfa.
Мы, Чарли и я, которые сидят в клубе Брешии, пока еще ничего этого не знаем. В комнате не продохнуть, и стоит вавилонское столпотворение. Заключаются пари. На гонщика и тенора Кампари, на прошлогоднего победителя Нуволари, на маленького Борзачини, на тайного фаворита Моранди. О немце Карачиолле не вспоминает никто. Наши шансы невелики — проклятая выхлопная труба!
Входит Паула фон Резничек, в кильватере за ней длинный Ханс Штук. Они хотят сыграть с нами в бридж. Я окатываю их взглядом полным презрения. Бридж! Посреди гонки! Это почти богохульство, оскорбление величества.
Мы ждем, болеем, вздрагиваем при каждом сообщении, которое может означать победу, поражение или — смерть.
И вот: звуки фанфар, специальное сообщение! Все вскакивают, где-то раздаётся звон разбитого бокала. Голос диктора дрожит от возбуждения.
— Внимание... это Рим! Только что сюда прибыл первый гонщик... победитель Коппа Моссолини... это — Тацио Нуволари!
Все-таки он! Мои плечи опускаются. У Чарли в глазах слезы. Но вокруг нас полный переполох. Пробки от шампанского стреляют как пулеметы. Директор гонки Джованни целует какую-то пожилую матрону. Министр Турани исполняет индейский танец. Снаружи, на рыночной площади, орут тысячи итальянских глоток. Расход Кьянти достиг небывалой величины.
Проходят минуты, прежде чем я могу узнать точное положение в гонке. И тут я внезапно уже не так печален. Я заказываю бутылку шампанского, ведь после 600 километров, на втором месте, с отставанием меньше двух минут находится никто иной, как Рудольф Карачиолла! То есть, ему удалось, как минимум, нагнать потерянное время по отношению к Кампари. Более того, он обогнал его по хронометру, а не только на трассе.
Между тем адская гонка продолжается через Абруццию. Плохие дороги, гравий, галька, пыль и — ухабы. Узкие повороты, подъемы, спуски, ущелья и камнепад. Кое-где бедные горные деревушки. И везде машущие, ликующие люди, факелы, флаги, гирлянды. Полночь давно прошла. Но кто думает о сне в эту ночь «1000 миль»?
Мотор Mercedes ревет и поет в равномерном ритме. Ко-пилот Себастиан откидывается назад. Встречный ветер бьет ему в лицо, но он почти этого не замечает. Его мысли обращаются к матери в Маннхайм, откуда он сбежал много лет назад, чтобы стать гонщиком. И вот — гонщиком он так и не стал, но зато первоклассным механиком и идеальным ко-пилотом, который пережил уже не одну битву моторов.
Но никогда еще рядом с ним не сидел гонщик, подобный этому Рудольфу Карачиолле. Удивительно, с каким мастерством этот невысокий молодой человек, почти хрупкой наружности, справляется со сверхтяжёлой машиной. Как легко он проходит повороты. Я чувствую себя так безопасно, думает Себастиан, что можно было бы сложить руки на животе и немного вздремнуть, и это на скорости 180 км/ч. И он действительно на секунду закрывает глаза...
В один момент он проснулся. Не было ли неприятного тона в работе компрессора? Звука, неподходящего под ритм мотора? И — не идет ли машина как-то неохотно на подьем? Руди тоже это заметил. Он вопросительно смотрит на Себастиана. Тот кивает. Делать нечего, придётся остановиться.
Руди жмет на тормоза. Поднимается пыль, когда шины скользят по гравию. Одним прыжком Себастиан уже снаружи и открывает капот. Зажигается карманный фонарь.
— Проклятье! — кричит он, — Педаль газа заклинило. Погнута рама компрессора. Черт знает, почему...
Это значит — ремонт. И Себастиан ремонтирует как никогда в жизни. Он почти забывает дышать, пока откручивает гайки, освобождает болты, оперируя гаечным ключем так же аккуратно, как хирург скальпелем.
Проходят минуты. На горизонте появляется свет фар, приближаются. Машина, и еще одна... Обе Alfa... просто плакать хочется!
Тикает секундомер. 5 минут, 10, 15, 20 — но наконец-то Себастиан тяжело дыша выпрямляется, бросает инструменты в машину, и залазит на сиденье сам.
— Теперь вперед!
Руди не колеблется ни секунды. Машина так резко рвется вперед, что Себастиана вжимает в сиденье. Они снова потеряли 20 минут, после того как их положение было таким многообещающим. Руси ожесточённо сжимает руль. Над его носом залегла упрямая морщинка.