— Галчонок никак?
— Так ты ж вона, рыжий.
— Кто ты, парень?
Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.
— Я бастард, — начал он.
Ему ответили молчаливыми понимающими кивками — здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.
— Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом… отцу были нужны гемы, — вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, — и отец продал меня в рабство. Вот и всё.
За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.
— Мать-владычица, — прошептал кто-то.
— И давно? — сурово спросила Нянька.
— Да… с прошлой осени третий год пошёл, — устало ответил Гаор.
— Лоб покажи, — потребовала Нянька.
Гаор поднял ладонью волосы, открывая лоб с синей звездой клейма.
— Как же так? — потрясённо покачала головой одна из женщин, — чтоб сына своего…
— Из-за гемов и сына, — недоумевающе сказал кто-то из мужчин.
— Эй, паря, а гемы-то зачем были нужны, чтоб такое сотворить? — спросил ещё кто-то.
Гаор зло усмехнулся.
— Законный сын, наследник, играл в карты, проиграл много, вот меня и продали, чтоб я долг его оплачивал.
— А оплатишь когда? Освободят? — спросил молодой тощий парень, совсем мальчишка по виду.
Гаор, не сдержавшись, выругался с настоящей злобой.
— Как же! Поставят кружок, и буду считаться прирождённым. Ошейник не снимается!
— Это мы знаем, — спокойно сказала Большуха.
И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.
— Ну, Рыжий, так Рыжий, — сказала Нянька, внимательно глядя на него. — Не самое плохое имечко.
— Ну да, — согласились с ней, — господа, быват, и вовсе непотребно прозовут.
— Наш-то ничего, разрешает по-материному зваться.
— Ничо, паря, проживёшь.
— А куда ж я денусь, — улыбнулся, успокаиваясь, Гаор.
— А работал кем?
— Шофёром.
— Это водила, что ль?
— Да, — кивнул Гаор.
— А раньше? Ну, до того?
— Раньше? — переспросил Гаор, — раньше я в армии был, воевал.
Молча сидевший на дальнем конце стола мужчина шевельнулся, и Гаор невольно посмотрел на него. Тёмное узкое, как сдавленное с боков, лицо, чёрные длинные волосы заплетены в две тонкие косы, спадающие с висков вдоль лица и делающие его ещё уже, высокие выступающие углами скулы, опущенные к переносице и вздёрнутые к вискам брови. На смуглой шее почти сливающийся с ней по цвету ошейник с блестящей заклёпкой, на лбу над переносицей синий, перечёркнутый диагональным крестом квадрат. Раб, раз ошейник и клеймо… изменник или пленный… Айгрин?! Откуда?
У Гаора непроизвольно сжались кулаки, и напряглось как перед прыжком тело. Их глаза встретились, и мужчина спросил с характерным гортанным акцентом.
— Ты… воевать?
— Да, — ещё сдерживаясь, ответил Гаор.
— Ты… фронт?
— Да! А ты?..
Айгрин кивнул.
— Я воевать. Я плен, — улыбнулся, оскалив белые зубы, и встал, — ты воевать, ты раб. Я рад.
Гаор рванулся из-за стола навстречу ему. Но драки не получилось. Айгрин обошёл его как неживую преграду, склонил голову, благодаря матерей, и вышел, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Помедлив с мгновение, Гаор сел, понимая, что глупо стоять посреди кухни, когда противник ушёл.
— Кто это? — заставил он себя спросить внешне спокойным тоном.
— Джадд это, — стали объяснять ему.
— Хозяин его откуда-то привёз.
— Так-то он тихий.
— И понимает почти всё, говорит вот только…
— Да он молчком всё.
— А задевать его не след, шалеет он в драке.
— Я ему пошалею, — буркнул Гаор, — а работает кем?
— Да как все мы.
— Так-то он шорничает там…
— Обувку всем чинит…
— Ну и…
Рассказчики замялись, и за всех ответила девчонка, не Трёпка, а другая, поменьше, с белыми волосами, заплетёнными в косички.
— А ещё он порет всех, ну, по слову хозяйскому.
Палач, ну ясно.
— Чего ещё айгрину делать, — хмыкнул Гаор.
Нянька и Большуха переглянулись.
— Никак раньше встречались? — спросила Нянька.
— Воевал я с ними, — ответил Гаор, — с айгринами.
Ответить ему не успели, потому что в кухню вошли ещё две женщины. Одну из них Гаор уже видел во дворе, а вторая, красивая, черноглазая и черноволосая, если бы не ошейник и кружок клейма на лбу, была бы настоящей ургоркой, даже волосы уложены в ургорский узел, а не просто скручены на макушке, как делали у Сторрама. У остальных женщин волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.