– Ублюдок всё равно…
– Ща мы тебя, тварь ублюдочная…
– Слон, клеймо ему посмотри, ворюга или мочила.
– Один хрен, в парашу его.
Стиснув зубы, он молча отбивался, но его скрутили, поставили на колени и, больно схватив за волосы надо лбом, запрокинули голову. И огромный, чуть ли не больше Малыша, раб, которого остальные называли Слоном, сопя, навис над ним. От боли и обиды – на колени его никогда не ставили – у него выступили слёзы, и он зажмурился, чтобы не показать их.
– Чегой-то не пойму, – прогудел над ним Слон.
– А ну к свету поверни!
– Эй, ребя, кто такое видел?
– Ни хрена себе!
– Это чтой ж такое будет?
– Эй, Седого кликнете.
– Седой, глянь, чего такое?
– Ну-ка, – прозвучал над ним спокойный и чем-то отличный от других голос. – Действительно, странно, никогда не видел. Эй, парень, открой глаза.
Его по-прежнему держали, но, уже не причиняя боли, и он открыл глаза. И увидел продолговатое от худобы лицо с еле заметной короткой седой щетиной у рта и на подбородке, седые короткие волосы, не закрывающие лоб, и на лбу посередине над переносицей синюю татуировку клейма. Круг и в кругу звезда в три луча.
– Когда клеймили?
– Сегодня, – прохрипел он.
– Статья?
Он назвал намертво впечатавшийся в сознание номер.
– Не слышал, – пожал плечами Седой. – А словами.
– Я бастард. Наследник проиграл родовые ценности, и меня продали в уплату долга.
Сказал и сам удивился, что удалось сказать так легко и внятно.
– Он проиграл, а тебя продали! – присвистнул кто-то.
– Седой, бывает такое?
– Я слышал о таком, – медленно кивнул Седой. – Но это было очень давно. Неужели этот закон не отменили?
Он промолчал.
Его отпустили, но он по-прежнему стоял на коленях, запрокинув голову.
– И что за семья? – спросил Седой.
– Юрденал.
– Яржанг Юрденал? Спецвойска?
– Да.
– И ты его бастард? – удивился Седой и кивнул. – О нём я слышал. Этот мог.
Седой повернулся к Слону и сказал несколько непонятных незнакомых слов. Все зашумели, но уже явно доброжелательно, а Слон кивнул.
– Ладноть.
– Вставай, – Седой снова обернулся к Гаору и улыбнулся. – Пойдём, определим тебе место.
Он встал и пошёл за Седым.
Нары в камере шли в два яруса вдоль дальней стены. Не помещавшиеся на нарах спали вдоль боковой стены прямо на полу. Третью стену, где располагались параша – углубление в полу с автоматическим стоком – и в шаге от неё кран, из которого капала вода, собираясь в небольшой раковине, не занимали. У крана сыро, у параши – позорно. Четвёртая стена – решётка.
Седой подвёл его к нарам.
– Вот сюда. Подвиньтесь, ребята.
Двое показавшихся ему на одно лицо парней со светлыми волосами до бровей и золотистым пухом на щеках подвинулись. Его удивило, что Седой не скомандовал, не попросил, а… предложил, а ещё больше готовность, с которой парни выполнили это предложение. Он сел, оказавшись между ними и Седым. Вокруг толпились остальные, разглядывая его с интересом и уже без явной вражды. В ушах вдруг пронзительно зазвенело, беззвучно встал перед глазами ослепительно чёрный куст взрыва, и всё исчезло…
– Сомлел…
– Пусть полежит…
– Ладноть, отойдёт…
– Но скажи, бывает же такое…
– Все они, чистокровки, сволочи, но чтоб сына…
– Он бастард…
– Это и есть сын…
– Седой, так?
– Так, если не от жены…
– Так всё равно, сын, своя кровь…
…Голоса доносились глухо, как издалека или через воду. Он сидел, а сейчас лежит. На голых досках. И под затылком у него скомканная ткань. Тело мокрое от пота, чешется и зудит лоб. Гаор медленно поднял руку, но дотронуться до лба не успел: его несильно шлёпнули по руке, сбрасывая её вниз.
– Очнулся?
Гаор открыл глаза и увидел сидящих рядом Седого и полуголого парня, у которого грудь и руки от запястий до локтей густо покрывали светлые закручивающиеся кольцами волоски. Сообразив, что рубашка парня пошла на его изголовье, Гаор попытался сесть.
– Лежи, – остановил его Седой.
– Ничо, не замёрзну, – улыбнулся парень. – А губу тебе чего продырявили?
– Это я сам, – медленно, трудно выговаривая слова, ответил Гаор. – Прикусил, чтоб не закричать.
– Это на клеймении значить, – парень уважительно покрутил головой. – А я кричал.
– Так тебе сколь было? – засмеялся сидевший с другой стороны парень.
– А как всем, дитё ещё.
– Ну вот. Дитю можно. И надзиратели любят, когда кричат. А ты, паря, лоб не трогай. Дня два позудит и пройдет.
Гаор невольно посмотрел на Седого, ожидая его слова.
– Всё правильно, – кивнул Седой. – Надо перетерпеть, а то заразу занесёшь, нарывать будет.