– Может, мой отец позвонит твоему и договорится.
И тогда он не выдержал.
– А твой отец разрешит? Я же полукровка.
Они дружили уже два с лишним года, но об этом ни разу не разговаривали. Жук сверкнул очками, гордо вздёрнув голову.
– Мой отец современный человек. Он говорит, что всё должно быть разумно, а тупое следование замшелым традициям…
– Ты б в строю так голову держал, – перебил он Жука.
Они стояли в закутке за сваленными в кучу чучелами для штыкового боя, подслушать их здесь никто не мог, но рисковать не стоило. Жук понял, вздохнул и опустил голову.
– Ладно, – сказал он, – я попробую. Ты где будешь?
– Дома, конечно, – обрадовался Жук. – Приходи. Ведь целая декада!
И по дороге домой он прикидывал, как уломать Сержанта – тот последнее время заметно подобрел, давно не рукоприкладствовал, да и не за что было – чтобы Сержант так доложил отцу, чтобы тот… цепочка получалась длинной, сложной, но впрямую обратиться к отцу с просьбой он боялся, а отец Жука, как он догадывался для его отца совсем не авторитет, а может, и похуже. Но все планы полетели прахом, как только он вошёл в ворота Орртена – родового гнезда Юрденалов. Наружная охрана его знала и впустила без опроса и обыска. И сразу как мешком по голове. Таким тяжёленьким набитым песком мешком для отработки рукопашного боя.
– Приказано по прибытии явиться в кабинет.
Он ошарашено, но по форме повторил приказание и как был, с вещевым сундучком, положенным курсанту в отпуске, пошёл в кабинет к отцу, ожидая чего угодно…
…Да, чего угодно. Что отец – полный хозяин жизни, имущества и свободы бастарда, он всегда знал. Что его отец способен вполне хладнокровно сделать что угодно и с кем угодно – тоже, но… но наивный дурак, полагал, что если не нарываться, нарушать по маленькой и, главное, не попадаться, то отец оценит и… Тогда ему и объяснили, какова может быть эта награда. Не понял тогда, дурак. И остался дураком…
…Отцовский адъютант впустил его сразу. Он оставил свой сундучок в приёмной и, войдя, от двери, как положено, строевым шагом подошёл ровно на положенное расстояние и доложил по форме. Отец кивнул и слегка прихлопнул ладонью по зеленому сукну стола. Он понял и, шагнув вперед, достал, положил перед отцом свой табель, и вернулся на положенную дистанцию. Отец, не касаясь, но внимательно прочитал его отметки и годовую характеристику, снова кивнул.
– Комната та же. Режим общий. Выход свободный с восьми до двадцати двух. Доклад по вызову.
Он затаил дыхание, боясь поверить такому счастью. А тут ещё…
– Возьми, – отец небрежным жестом кладёт поверх табеля несколько купюр. – На декаду. Отчёт по требованию.
Он забрал табель и гемы.
– Свободен…
…Огонь Великий, какой же насмешкой, издевательством, что он только сейчас даже не понял, а прочувствовал, звучит эта уставная команда…
…Разумеется, никаких вопросов или высказываний не полагалось. Он чётко развернулся и вышел из кабинета. Каким-то образом, но все в доме всегда знали о всех приказах отца, и никто ни о чём его не спросил, когда он шёл в маленькую комнатушку под одной из лестниц, в которой жил Сержант, ну и он. Комната убрана, на кровати свежее бельё, окно, выходящее на один из хозяйственных дворов, протёрто, но почему кровать одна? Ему что, на полу спать? И где Сержант? Почему на комоде нет его фотографии в полной парадной форме и шкатулки-сундучка, где Сержант хранил какие-то свои сокровища? И совсем нет запаха табака, а Сержант любил курить крепкий «морской» табак.
– И чего стоишь? – прозвучало насмешливо за спиной.
Он обернулся. Вирри! Служанка-полукровка, с ней можно по-простому.
– Сержанта жду.
Она насмешливо фыркнула.
– Не дождёшься!
– Умер? – удивился он.
В прошлый его приезд, ну да, шесть декад назад, он был в суточном увольнении, и Сержант ещё учил его армейскому «две дюжины без трёх», что суровее тюремного, и был здоров, только что курил больше обычного.
– Умер? – повторил он.
Вирри снова фыркнула.
– Как же, в лазарет его сдали. Ветеранский.
Он всё молчал, глядя на неё, и Вирри, страшно довольная тем, что опередила всех, стала рассказывать:
– Ну, не нужен он теперь на хрен никому. Ты-то вырос, вон какой вымахал, а больше его ни к чему не пристроишь. И эта, ну, она сейчас в генеральшах, дыма не любит, и всё один к одному, уже три декады как его отправили.
Он кивнул.
– Сама и отправила?
– Вот ещё! Да кто её слушать будет! Сам генерал.
– Ладно, понял.
Говорить ничего служанке он не стал, хотя решение принял сразу. Та ещё немного постояла, глазея, как он разбирает свой сундучок и раскладывает вещи, и болтая о всяких новостях, кто из слуг с кем переспал, кого наказали, кого… и не договорив, ойкнула и убежала. А в дверях возник Таур – дворецкий, начальник над слугами.