- Да.
- Проверка лекарств.
Гаор говорил уже почти нормально. И увиденное складывалось в законченную картину, где если и было что-то неизвестное, то непонятного не было.
- После обеда ещё поговорим, - встал с нар Седой.
Гаор тоже встал и привычно пристроился к Чеграшу. Миска с жижей, кусок хлеба. Он был уверен, что не сможет есть, и медлил, сжимая обеими руками миску.
- Ешь, - строго сказал Седой. - Хлеб только размочи как следует, а то вырвет.
Он послушно выполнил приказание. Странно, но с едой он справился, и даже спазмы в желудке задавил.
Когда отдали миски и надзиратель ушёл, Гаор обречённо посмотрел на Седого, понимая, что ни увиливать, ни тем более врать сейчас не сможет.
- Так что в твоей карте не указано? - спросил Седой.
- Что я журналист, - Гаор вздохнул. - Я не был ни в штате, ни в союзе, и карточки у меня не было, вот и пронесло.
- Пронесло, думаешь? - усмехнулся Седой. - Что ж, может, оно и так. А что за газета?
- "Эхо. Свободная газета"
- Та-ак, - задумчиво протянул Седой. - А ведь это меняет дело. И за какую статью загремел?
- Ни за какую! Меня отец...
- Нет, - остановил его Седой. - Может, ты на отца напрасно сердце держишь. Это по-тихому сделано. И тебе рот заткнули, и Союз журналистов шума не поднимет. Не думал об этом?
Гаор покачал головой.
- Думал, но... Меня когда забирали, со столов ни листочка не упало - раз, дали позвонить в редакцию - два, и на оформлении, когда клеймили меня, были из газеты - три, и в карте про газету нет - это четыре. Так что там нормально.
- И что ещё?
- И на клеймении отец был, он это сам, нет, Контора не при чём здесь. И что я, - Гаор хмыкнул, - ас, какой, чтоб на меня Контора работала. Нет, так, кропал помаленьку. И в "Ветеране" меня печатали, а если бы что, так там бомбёжку до самолетной заправки чуют.
- Тоже логично, - кивнул Седой. - Думаешь, совпадение?
Гаор пожал плечами.
- На фронте тоже не угадаешь, с какой стороны рванёт. Можешь в мёртвом пространстве оказаться, а можешь и под прямое попасть.
Седой негромко рассмеялся.
- Ну, вижу, отошёл. Молодец.
Гаор кивнул и спросил.
- И что дальше будет?
- Завтра-послезавтра отведут в душ, дадут вымыться и выставят на торги. Тебе что сказали?
- Не мне, лейтенанту, аукцион.
- Понятно. Сначала постоишь со всеми, на аукцион до двадцати человек выставляют, все примерно одной категории, так что аукционов несколько. В зал заводят по одному. Был на аукционе каком?
- Был,- улыбнулся Гаор. - От редакции на распродажу трофеев ездил.
- Ну, так то же самое, только не вещи лежат, а мы стоим. Одежду у тебя перед душем отберут, а новую уже хозяин тебе даст.
- Голым стоять? - невольно поёжился Гаор.
- Полотенце дадут, по бёдрам повязаться. Увидишь, не один ты там будешь. Но могут приказать и снять.
- Есть такие, - вмешался Зима.
До этого они, все четверо, окружив плотным кольцом Гаора и Седого, молча слушали, не перебивая и никак не высказываясь.
- Ну вот, - продолжил Зима, - есть такие, покупать не покупают, а только смотрят и лапают.
- Есть, - кивнул Чалый. - Один меня так облапал, что я уж испугался. Ну, купит такой тебя себе на подстилку, так потом тебя же в любом отстойнике... лежи тогда у решётки, как этот... не будь помянут.
Гаор понимающе кивнул. Этот порядок всюду одинаков.
- Ну, а как купят?
- По-разному, - улыбнулся Седой.
- Это уж по хозяину глядя, - подхватил Гиря..
- Да по-всякому бывает, - вступил Чеграш.
- Меня вот раз, - начал Чалый, - так для начала отлупцевали, я неделю на животе спал. Это хозяин власть свою показывал.
- А бывает, просто смажут тебе по морде разок, и всё, - кивнул Зима.
- А то и без этого обойдётся, - завершил обсуждение Седой.
Гаор кивнул. Говорил он уже совсем свободно, иногда, правда, прихватывала легкая судорога, но вполне терпимо. Вдруг зачесалось место укола, и он машинально потянулся за спину.
- Не чеши, - остановил его Чеграш.
- Береги здоровье, - хохотнул Гиря, - а то категорию сменят.
- Да, - сразу ухватился за это Гаор. - А сколько всего категорий?
- Шесть, - ответил Чалый.
- Не, по возрасту три.
Седой не вмешивался, и парни наперебой, поправляя друг друга, рассказали Гаору, что по возрасту три категории: от семнадцати до сорока - первая, мальцы до семнадцати - вторая, а старики, это кому после сорока - третья. Дальше смотрят здоровье. Здоровый - опять же первая, есть болячки какие, но работать может - вторая, старый там, слабый или ещё что, но как-то приспособят к делу - третья, и больной совсем - четвёртая.
- Это уж в печку.
- Утилизация называется.
- Понял, - кивнул Гаор, - а дальше?
- Дальше использование.
- Ну, к чему тебя приспособить можно. К любой работе - первая.
- Универсал называется.
- Рабочим на заводе - вторая, в поле или там, на шахтах, лес ещё валить - это третья.
- Точно, она и есть, - подтвердил присоединившийся к ним Бурнаш.
- Дальше четвёртая.
- Это бабская.
- Ну да, на расплод.
- Пятая детская, это кого ещё учить надо.
- Ну а шестая... - Чеграш развёл руками, - тебе уж сказали.
- Тебе вот какую дали?
- Полную первую.
- И у нас такая.
- А у меня, - усмехнулся Седой, - три-один-один. Так что береги здоровье, Рыжий, - повторил он слова Гири, - пока у тебя две других первые, возраст тебе и простят. Помилуют.
- А... вчерашнему какую поставили? - спросил Чеграш. - Слышал?
- Слышал, - кивнул Гаор, - три-один-шесть.
- Нуу? - изумились парни.
- Они чо там, охренели?
- Такое творил и здоровый?
- Это как же это, Седой?
- Во, дурни!
- Да ну их, категории эти, - вмешался ещё один слушатель. - А то не знаете ничего, мальцы с поля!
- Мы то знаем, - засмеялся Зима, - это вон, Рыжему в новинку.
- Ну, так поживёт, узнает, - кивнул Бурнаш. - Ты, Рыжий, про этот, зоопарк, лучше поври. Посмеёмся хоть. А вот правду врут, что есть птица, а клюв у неё больше неё самой?
Гаор свёл брови, припоминая, и радостно улыбнулся.
- Вспомнил! Есть такая. Тукан называется.
- Ух, ты! - восхитился Бурнаш. - И кого она ентим клювом тукает?
- Айда наверх, - предложил Чеграш, - там свободнее.
- Иди, - кивнул Гаору Седой и улыбнулся. - И про пингвинов расскажи.
- Главное, про страуса не забыть, - весело отозвался Гаор, перебираясь на верхние нары.
- Валяй, - распорядился Бурнаш, когда они, наконец, разместились на верхних нарах, согнав спящих. Продрыхаться и ночью можно, а потрепаться только днём.
Гаор оглядел слушателей и начал рассказ. В училище, в казармах, даже на фронте, тоже вот так в свободную долю трепались обо всём. Кто что видел, слышал. Даже в Чёрном Ущелье, лежа в каменном мешке. А уж в госпитале и вовсе больше нечем заняться.
Слушали его азартно, тут же комментируя и находя похожих.
- Во, ребя, гля, у Лыска, тож ласты.
- Ну, ты, подбери клюв.
А когда Гаор худо-бедно, но изобразил крик попугая, да ещё рассказал, чему их выучить можно, то хохот грянул такой, что снизу рявкнул Слон.
- А ну тихо, придурки! Накличете на свою задницу!
- Скворца вот тоже, грят, учат.
- Ага, я помню, у нас был такой, в посёлке. Так его про управляющего петь выучили и отпустили.
- Сильно пороли?
- А кого? Птицы вольно поют, мы им не указчики.
Трепались бы до ужина, но тут привели новенького. И Гаор с изумлением увидел, как его слова мгновенно претворились в действие.
Новичок поздоровался, Слон сказал, что на нарах занято, и показал ему место у стены. Тот кивнул и повернул уже туда, как его перехватили оба мальца.