- Нет, смертник ещё может выжить, а мы мёртвые. Как ни работай, как ни старайся, а каждые полгода-год смену меняют. Понимаешь, всех сразу в "печку". И не смотрят, какой ты... можешь работать, не можешь... всё равно. Это ты смертник. Ты личный, тебя сюда на неделю сунули и портить не разрешили. Сегодня пятый день, через два дня тебя хозяин заберёт, а мы останемся. Шестой с Резаным потому и злобствуют на тебя так. Они тоже... а им не выйти.
- А ты?
- Акхарайны не лучше Ардинайлов. Всё понял?
Гаор кивнул. Да, он помнил и слова Фрегора: "Ты мой, и всегда будешь моим", - и слова надзирателя о неделе, но... но боялся поверить этим словам. Да и... Как ему жить после всего сделанного им и с ним?
Новенький повернулся на спину и теперь лежал, разглядывая потолок. Его спокойное лицо строго и красиво, и лёгкая густая, но очень короткая щетина вокруг рта и на подбородке казалась только лёгкой тенью и не портила этого лица.
- Об одном жалею, - совсем тихо сказал Новенький, - не прирезал я его. Отец всё-таки, пожалел. Ну, отыгрываюсь на допросах, конечно, другого случая вмазать им, увидеть, как они у тебя в ногах ползают, нет и не будет. А тот-то жив остался, и он не старый, наплодит ещё. Меня ведь и отдали, потому что он своего следующего предложил. Тот маленький совсем, тельце нежное, - Новенький передразнил старческий шамкающий голос, - а меня сюда. Я ж просил, чтоб лучше ... да что угодно, хоть под собак, у нас тоже собаками забавлялись. Так нет. И даже не за деньги, а как патриотический долг. Слышал о таком?
- Да, - хрипло выдохнул Гаор, слушая всё с большим вниманием.
О "патриотическом долге" он слышал ещё в училище, на уроках доблести. Что каждый дуггур обязан жертвовать всем и даже самым дорогим во имя блага и процветания нации, заучивал примеры, как прекрасная дочь короля отрезала свои косы и сплела тетивы для луков отцовской гвардии, как вельможа в дни "подлой осады" королевского замка накормил изголодавшегося короля - уже другого, но тоже сволочь - мясом своего сына, как бесчисленные престарелые отцы отправляли на бесчисленные войны своих последних сыновей, потому что пусть лучше погибнет род, но спасётся нация. Вся эта бодяга надоела ему ещё тогда. На фронте про "патриотический долг" им тоже достаточно часто говорили, и он быстро понял, уяснил и запомнил: раз "патриотический долг" - значит, атака не обеспечена, и они пойдут на смерть. А здесь, значит, так. Той сволочи "патриотический долг" и благодарность властей, а парню... долгая мучительная смерть, какой никто, даже самая распоследняя "подстилка" не заслуживает. Палачу, стукачу... да, тем да, но палачом Новенький стал уже тут.
Новенький прерывисто вздохнул и сел.
- Что-то Младшего как долго нет? - спросил он пространство и объяснил Гаору: - Его перед подъёмом кого-то там ублажать дёрнули. Он мягкий, некоторым нравится.
- И это еще? - вырвалось у Гаора.
- А ты думаешь, для чего тебе задницу растягивают? - ответил вопросом подсевший к ним Гладкий.
- Нет, на такой работе ничего, - откликнулся лежавший на нарах Десятый. - И покормят, и глотнуть дадут, а если на курящего попадёшь, то и покурить.
- Это на кого попадёшь, - возразил Пятый. - Я вон ходил к одному. Хорошо, без синяков обошлось.
- А не один хрен?
- А с битой мордой в "печку" до срока пойдёшь.
- А не один хрен когда?
- А коль тебе один хрен, так пойди и надзирателя попроси, чтоб поспособствовал.
- А пошли вы все... - длинно и достаточно затейливо выругался Восьмой, втискиваясь на нары между Гаором и Новеньким. - Лохмач, ты лес видел?
Вопрос настолько удивил Гаора, что он даже забыл на мгновение о боли.
- Видел, конечно.
- А ходил? Ну, по лесу?
- Да.
- И рвал? Говорят, там ягоды прямо вот так перед лицом растут, и рвать их можно. Правда?
- Да, - настороженно ответил Гаор, не понимая причины и цели расспросов и ожидая любого подвоха.
- Расскажи, а, - попросил Восьмой и вздохнул. - Никогда в лесу не был.
Гаор ответить не успел, потому что появившийся мгновенно рядом Старший влепил Восьмому пощёчину, а ему пригрозил четвертым номером стержня в глотку.
- Не смей парней будоражить! Сказано тебе: что было, забудь как не было! А ты не лезь к нему, лежит тихо, не дёргается, ну, и пусть лежит. А лезешь, так по делу чтоб было, давайте работайте, надзиратель увидит, что он один, всем накостыляет.
Приказ Старшего был немедленно выполнен.
...Так, в насилиях и редких передышках прошёл весь день. Младший вернулся перед самым отбоем, когда все уже укладывались спать. Заплаканный и словно похудевший за этот день. У Старшего, к удивлению Гаора, нашёлся паёк для Младшего, хотя все уже давно поели. Так что, Устав здесь... "с понятием", как говаривал один из училищных сержантов? Некстати всплывшее воспоминание об училище заставило его нахмуриться и тряхнуть головой.
- Больно, что ли? - удивился лежавший на нём Пятнадцатый. - Я ж не резко.
Гаор не ответил ему. "Это что ж получается?" - вдруг удивился он. Это он под кем-то лежит, его трахают, как хотят, а он уже о своём думает, будто это и не с ним. И ведь, похоже, и у остальных парней так. Это... это ж... "Это работа", - с обжёгшей его ясностью понял Гаор. Он сам водил машину, таскал и грузил, чистил оружие и форму, да... да сколько всего он может делать и думать о своём, и для парней это только работа. Когда трудная, когда полегче, но работа, а не... Додумывать он не стал, потому что почувствовал, что подошёл к чему-то очень важному и новому для себя.
- Всё, - Пятнадцатый соскользнул с него и лёг рядом. - Молодец, совсем хорошо лежал. Старший, какой ему на ночь вставить?
- Третий без шаров и пусть спит, - сонно ответил Старший. - Младший, обмывайся и ложись. Не убыло от тебя, всё на месте, хватит реветь.
В камере горел уже ночной синий свет, и громкие разговоры, как и везде, запрещались. Команды отбоя, правда, Гаор ещё ни разу не слышал, просто надзиратель или какая-то ещё сволочь переключала свет. Младший, тихонько всхлипывая, лёг рядом с ним.
Остальные уже спали, и Гаор осторожно повернулся набок, лицом к Младшему. Тот тихо и совсем по-детски плакал, дрожа всем телом.
- Замёрз? - тихо спросил Гаор.
Младший не ответил, но слегка подвинулся к нему. И Гаор, сам не понимая, зачем и почему он это делает, приподнял всё ещё скованные руки и слегка развёл локти, сделав кольцо. Младший мгновенно понял и ловко влез в него, обхватил Гаора за спину и прижался горячим и мокрым лицом к его плечу.
- Что они со мной делали, - почти беззвучно шептал он.
Гаор не так слышал, как кожей ощущал его слова.
- За что, Лохмач? Я... я всё делал, что они говорили, а они... всё равно... за что они меня?
Гаор молча, разведя локти, прижимал к себе бьющееся в рыданиях худое юношеское, даже мальчишеское, тело. Совсем малец ведь, недаром его Младшим зовут, мальчишка.
- Сколько тебе лет? - спросил он, касаясь губами уха Младшего, когда тот затих, всхлипывая.
- Не знаю, - всхлипнул Младший, - говорят... семнадцать... будет...
- Не будет тебе семнадцати, - раздался вдруг голос Резаного, - Лохмач вон заработал уже, его здесь и оставят, а тебя, Младший, в "печку". Лохмач, трахни его как ту целочку, чтоб заткнулся.
- А если я тебя? - задумчиво, даже без особой злобы, спросил Гаор. - Чтоб ты заткнулся.
- Стержень сначала себе из задницы вынь, - ехидно ответил Резаный.
- А чем он мне помешает? - удивился Гаор.
Кто-то сонно засмеялся.
- А что? - сразу загорелся Гладкий. - Давайте Резаного под Лохмача подложим и посмотрим.
- Завтра, - сказал Старший, - хоть на счёт, хоть на пайку, а сейчас спите. Младший, спать.
Гаор осторожно развёл, насколько позволили наручники, локти, дав Младшему выскользнуть и лечь рядом.
- Погладить тебя? - благодарно шепнул Младший.
- Не надо, спи, - ответил Гаор, закрывая глаза.
Перспектива завтрашней драки с Резаным не пугала его. Лучше драка, чем... - не додумав слишком понятное, он заснул.