Слова доходили до Гаора глухо, сил на понимание не было, полусон-полузабытье поглотило его белым колыхающимся туманом.
Очнулся он уже под вечер, опять, в который раз, лёжа ничком на нарах под чьим-то телом. Было больно и противно, горел после "пойла" рот, тошнило, но всё это было уже привычным и потому...
- Очнулся? - спросил Младший.
Он лежал рядом, подсунув руку ему под живот, гладя и лаская ему мошонку.
- Пятый, кончай, ему поесть надо.
- Можно, - согласился Пятый. - Ты подщекочи ему, чтоб прочувствовал. А так совсем хорошо лежит.
- И не дёргается? - подчёркнуто удивился Резаный. - А ну давай, проверю.
- Себе пососи, если свербит, - спокойно сказал Младший. - Велено мягко работать, так не лезь.
- А ты, я смотрю, осмелел, - угрожающе сказал Резаный. - Думаешь, одного задохлика заодно со всеми трахнул, так и "прессом" настоящим стал?
- Не задирайся, - продолжая ласкать Гаора, ответил Младший. - Я здесь побольше твоего, на моей памяти, знаешь сколько таких, как ты, в "печку" ушло? Так что отвали. Ну вот, Лохмач, не надувался, не держал в себе, и всё хорошо.
Гаор молчал, про себя проклиная собственное, в очередной раз предавшее его тело. Пятый оттолкнулся от его спины ладонями и встал, Младший убрал руку и тоже встал:
- Отдыхай, сейчас я тебе поесть принесу.
Пресс-камера жила обычной вечерней жизнью, отдыхая после удачной работы. Гаор лежал по-прежнему ничком и слушал разговоры про выданный в обед доппаёк за удачную работу, что завтра должен быть душ, что... "В душ-то хоть раскуют?"- подумал Гаор.
- Поешь, - тронул его за плечо Младший.
Гаор подтянул под грудь скованные руки, оттолкнулся ими от нар и встал на колени, повернулся и сел, преодолевая боль. Младший протянул ему кружку с хлебной кашей.
- Ешь, она ещё теплая.
Гаор кивнул. Кружилась голова, тошнило, во рту мерзкий вкус "пойла", делавший противной и кашу.
- А это доппаёк, - Младший забрал у него опустевшую кружку и дал другую... с чаем?
Гаор глотнул и едва не поперхнулся. Чай был сладким! Или не чай, неважно, но сахару в кружку сыпанули не меньше двух ложек.
- Ага, - засмеялся его удивлению Младший, - за работу выдали. Что на допросах, что сегодня сработали чисто. Правда, здорово?
- Младший, а чего ты так подлизываешься к нему? - лениво спросил Резаный. - Думаешь он тебе отхлебнуть даст? Как же, лохмачи поселковые, они только о себе думают. Або вонючие.
Резаный нарывался и напрашивался вполне откровенно, и пора давать ему укорот. Если он хочет дальше жить в камере нормально - а о том, что его завтра отдадут хозяину, Гаор старался не думать, чтобы разочарование не оказалось слишком страшным - так надо укорачивать сейчас. Ну, была не была. Тело, конечно, болит, и руки скованы, но... надо. Гаор допил и отдал кружку Младшему. Повернулся к лежавшему на нарах Резаному, чтобы не оказаться спиной к нему.
- Тебе врезать или сам заткнёшься? - угрожая не словами, а интонацией, спросил Гаор и продолжил на говоре Арботанга, проверяя мелькнувшую догадку. - Если у тебя ко мне что есть, фраерок, то и без толковища разберёмся.
- Обоим накостыляю, - ответил вместо Резаного внимательно наблюдавший за ними Старший. - Что раньше было, забудь как не было. Резаный, ты тоже. Понял, нет?
- Это ты не мне, а ему объясни, - рывком сел Резаный. - Ты чего про Серенгай вздумал орать? Тебе какая там печаль?
- А ты что, про Серенгай помнишь? - спросил Гаор.
Всё вставало на место. Ненависть Резаного к аборигенам, болезненная реакция на нашенские слова, и вечно сжатый правый кулак, и как смотрел сегодня на строй, и как слушал приговор... должно сойтись, если б ещё не кружок у него был...
- Ещё чего спросишь? - явно сдерживаясь из последнего, спросил Резаный, пристально глядя на него.
И Гаор рискнул:
- Почему тебе кружок вместо кубика впаяли?
Камера изумленно замолчала.
- Ты... - выдохнул Резаный, кидаясь на него, - ах ты...!
Гаор боковым переворотом ушёл от его удара, заставив Резаного промахнуться и вылететь на середину камеры, и сам вскочил на ноги, плечом отбросив, чтоб не попал под удар, растерявшегося Младшего. Резаный встал против него, пригнулся в боевую стойку.
- Я ж тебя... - прохрипел он.
- Моей кровью своё клеймо смоешь? - усмехнулся Гаор. - Давай попробуй.
Резаный покосился на Шестого. Но тот не торопился на помощь приятелю. Несмотря на скованные руки, Гаор чувствовал себя уверенно. Драка - это уже по нему. Лишь бы за Резаного кто другой не вступился. А один на один... а если и убьют его, то тоже... не самое худшее.
Кому и какой сигнал подал Старший, он не увидел. Просто вдруг все разом вскочили на ноги и схватили их. Поставили рядом, и Старший одинаково сильно избил обоих. По лицу, в грудь, в живот, снова по лицу. И Резаный, и Гаор, не сговариваясь, молча мотали головами, покорно принимая удары Старшего. Резаному только завели руки за спину и так держали, а Гаору подняли вверх. И бил их Старший молча, считая все пояснения излишними. Закончив избиение, Старший молча приподнял Гаору волосы надо лбом, посмотрел клеймо, удивлённо присвистнул и отпустил, ничего не сказав. И сразу разжались удерживавшие их руки. Продолжать драку было не только бессмысленно, но и опасно. Понимали это оба, поэтому молча, не глядя друг на друга, вернулись к нарам и легли в разных концах.
- Резаный, с Лохмачом не работаешь, пока я не разрешу, - сказал Старший, когда они легли.
Резаный что-то пробурчал.
- Нну?! - рявкнул вдруг Старший совсем по-офицерски.
И в ответ доведённое до автоматизма:
- Есть, командир!
- Кто я?! - в голосе Старшего прибавилось угрозы.
- Да, Старший, - покорно ответил Резаный уже обычным "камерным" тоном.
- Лохмач, Резаному молчишь. Что надо, - Старший усмехнулся, - я тебе сам скажу. Понял?
- Да, Старший, - ответил Гаор, благоразумно удерживаясь от сразу завертевшихся на языке вопросов.
Его послушание успокоило Старшего, и он решил всё-таки объяснить.
- Ты про кружок спрашивал. Так слушай. Когда прирождённый трахает, позор больше. От обращённого и снести можно. А тебе ставить не стали, так у тебя и так вид дикарский, вот и решили, видно, что и так сойдёт. А теперь... что было, забудь как не было. Или в "печку" ложись. Всё понял?
- Да, Старший, - уже вполне искренне ответил Гаор.
- Всё, - Старший хозяйственно оглядел камеру. - Ложимся. Лохмач, крутись. Третий номер ему и пусть дрыхнет. Всем спать.
Не выполнить приказа Старшего никто не рискнул.
И как раз они легли, и свет заменили ночным. Младший, лежа рядом с Гаором, осторожно погладил его по лицу, прерывисто вздохнул и затих. Гаор лежал молча, не замечая боли, ставшей за эти дни привычной. Так... так вот оно что. Чёрт, это ж надо такое придумать. А Старший тогда, кем он был до пресс-камеры? Но Новенького-то он видел, знает, что Новенький прирождённый, родовой. А остальные? Черт, аж голова кругом пошла. Хотя... хотя теперь-то это и в самом деле, как говорит Старший, забудь как не было, отсюда один выход, в "печку", а как и почему или за что тебя сюда впихнули... забудь как не было. И тогда... тогда прав Новенький, хоть здесь душу отвести. С этим он и заснул.
Разумеется, положенную неделю Фрегор в санатории не выдержал. Но и нарушить приказа не посмел: он же не самоубийца! И потому, уехав из санатория, отправился не в "Орлиное Гнездо", а в Дом-на-Холме. И сегодня с утра толкался в курилках и холлах, жадно собирая последние сплетни. Венну сообщили об этом ещё в гараже, где он ставил свою машину. Что ж, по мнению Венна, это был не самый худший вариант. И к себе он пошёл через курилку, где был наибольший шанс встретить Фрегора.
Они радостно обнялись и побили друг друга по плечам и спине. Их давняя ничем не замутнённая дружба была всем известна, и радостная встреча не вызвала никаких нежелательных комментариев.