- Ко мне или к тебе? - спросил Венн, когда радость первых объятий улеглась.
- Ко мне, - сразу решил Фрегор. - Всё же за неделю всякое могло случиться.
Венн молча улыбнулся. Как будто пятое отделение оставляет следы? А что их кабинеты не по разу и очень тщательно были обысканы, он ни мгновения не сомневался.
Письменный стол в кабинете Фрегора был пуст. Ну да, все дела Фрегора закончились провалом его клиентуры, пока теперь ему подберут новую... "Если будут подбирать", - усмехнулся про себя Венн. Он знал, что в Доме-на-Холме хватает вот таких, числящихся, но не работающих. Тихая Контора никого никогда не увольняла, находя каждому своё применение, используя всё, всех и по-всякому.
Знал это и Фрегор и потому не забеспокоился. Он весело, перескакивая с одного на другое, пересказывал Венну услышанное в санатории и в сегодняшних курилках, с удовольствием вспоминал, что уже неделю не видел своих чёртовых родичей, чтоб им побыстрее к Огню убраться.
- Да, Венн, ты новые законы о бастардах читал?
Венн засмеялся:
- Я единственный сын, отец давно умер, меня они не касаются и не волнуют.
- А меня волнуют, - Фрегор стал серьёзным. - Понимаешь, с января я приравнен к Фордангайру и могу добиваться полной фамилии. Но мне надо убрать выродка. Понимаешь, тогда у старика не будет основания мне возражать. Конечно, этот закон мне на руку, но мы оба совершеннолетние, нужно Семейное Соглашение, а мой братец и грёбаный дядюшка костьми лягут, но не допустят к родовому.
Венн внимательно слушал. Разумеется, он тщательно и очень внимательно прочитал и закон, и прилагающиеся к нему комментарии и толкования. Массовый передел родовой собственности, пересмотр родовых документов и прочее - это весьма серьёзно. Под это дело в Доме-на-Холме заложили целый отдел. Потому что такое может всплыть и полезть... что лучше быть наготове. И самое смешное, что ведущую роль в приёме этих законов, действительно облегчавших Фрегору путь к месту Наследника, сыграл не кто иной, как Адвокат, Стиг Файрон. Ирония судьбы. Однако пора наводить Фрегора на мысль о Рыжем.
Но Фрегор вспомнил сам. И, оборвав на полуслове описание праздничного пира, который он закатит, став Наследником, снял трубку внутреннего телефона.
- Сейчас, - улыбнулся он Венну. - Сейчас я кое-что улажу, и продолжим.
Венн благодушно кивнул, всем видом демонстрируя, что никуда не торопится и вообще... дружба превыше всего!
И опять обычное утро пресс-камеры. Боль во всем теле, тяжёлая после "пойла" голова. Подъём, поверка, завтрак и... в работу. Сам он опять не лёг, и его обрабатывали опять стоя, сразу двое. Резаный, как и велел ему Старший, в упор не замечал Гаора, валялся на нарах, о чём-то болтая с Шестым.
После обработки Гаору позволили лечь. Снять наручники он уже и не просил. Лежал на нарах на спине, закинув скованные руки за голову, и угрюмо глядел в потолок. Ждать ему нечего и незачем. Очередной работы? Порции "пойла", после которого как после тяжёлой злой выпивки. А выпить бы сейчас. Хоть того же "пойла", чтоб хоть ненадолго всё стало ярким и громким, и чтоб не думать ни о чём.
Дневальные убирали камеру, загнав остальных на нары. Младший лёг рядом с Гаором, погладил его по груди, расправляя завитки.
- Правильно, Младший, - сказал голос Старшего, - давай, приласкай его, пусть к рукам привыкает. Только не растягивай, а по-быстрому. А то в душ скоро.
- В душ раскуёшь? - разжал губы Гаор.
Старший засмеялся:
- Ты смотри, сразу очнулся. Ладно, не мыть же тебя. В душе сниму. Но попробуешь трепыхнуться, или махаться начнёшь, то тогда не обижайся. Опять прикуём и только на работу отпускать будем. Понял?
Радужная перспектива душа и свободных рук настолько обрадовала Гаора, что он, не сопротивляясь, дал Младшему довести себя до конечных судорог.
- Ну вот, - Младший радостно погладил его по лицу, - даже держать не пришлось. Ты отдохни пока, сейчас в душ пойдём.
Душа пришлось ждать долго. Во всяком случае, Гаор успел задремать, и команда Старшего на выход заставила его вскочить так резко, что он с трудом устоял на ногах.
- Давай руки.
Старший ловко снял с него наручники. Тяжёлые набрякшие за эти дни руки упали вдоль тела, отозвавшись болью в плечах. Гаор с трудом удержался от стона.
- Так, - пытливо посмотрел ему в глаза Старший. - Младший, Новенький, давайте с ним, и если что, вы за него ответите.
Младший и Новенький сразу встали рядом с ним. Чему Гаор в глубине души был даже рад: что-то ноги плохо держали его.
Как он и заметил вчера - это спецуру они только вчера ухайдакали? - душ был налево от камеры. Небольшой зал с душевыми рожками, без перегородок, но и без скамеек. "Ну да, - сообразил Гаор, - спину здесь потереть не попросишь, не так поймут". У входа коробки с кусками мыла и мочалками. Но дверь не герметичная, а души имеют свои краны. Уже легче.
Мылись весело, перекликаясь и "балуясь" прямо под струями. Но его не трогали. То ли Старший посчитал, что двух раз с утра ему хватит, то ли... да чёрт с ними со всеми. Во всяком случае, он предусмотрительно занял рожок в дальнем углу, чтоб никто не смог незаметно подойти, и вымылся почти спокойно. И насколько ему позволили одеревеневшие, ставшие неподъёмными и непослушными руки. Рядом, не задевая его, мылись Младший и Новенький. И моясь, поневоле ощупывая себя, Гаор понял, что сильно похудел за эту неделю. Ну, понятно. Три дня на одной воде, а потом ничего, кроме хлебной каши-болтушки, да одной-единственной кружки сладкого чая, он не получил. А с "пойла" не потолстеешь. Попробовать позвать Мать-Воду он даже про себя не рискнул. Не придет Мать-Вода сюда, в эту грязь, и не ему, палачу и подстилке, звать её, своим языком поганить. Некого ему звать теперь. Один он. Во всём и навсегда один.
- Лохмач, - позвал Младший. - Всё, пошли.
- Да, - отозвался Гаор, с трудом непослушными, торчащими врастопырку пальцами закручивая кран. - Иду.
Обмылок в одну коробку, мочалку в другую, из третьей достать полотенце. Вытереться и сбросить его обратно. И... и обратно в камеру. Домой.
И всё же душ как-то взбодрил его. Даже белизна кафеля уже не так слепила, позволяя разглядеть окружающее. Разложенные на полочках стержни, гладкие и с шарами, несколько пар наручников, пузырьки с нашатырём и ещё чем-то, бутылку с "пойлом", а внизу скобы для приковывания...
Гаор сидел на нарах, оглядывая камеру и её обитателей с холодным вниманием. Руки, как не его, бессильно свисали вдоль тела. Надо бы попробовать размять, растереть пальцы и суставы, но он боялся неосторожным движением привлечь внимание Старшего и оказаться снова закованным. И всё равно, через страх и боль, сквозь отчаяние и равнодушие ему надо понять. Кто они? Кем были до пресс-камеры? До клейма? Почему Шестой никогда не был в лесу? Откуда у Старшего командирские, даже офицерские нотки в голосе? Почему Гладкий, "балуясь", перебирает пальцами по чужой груди, как по клавишам? Почему Младшего, "никудышного пресса", держат уже несколько, как он понял из обмолвок, смен? И каково будет его место в этой камере. Его "учёба", похоже, закончилась, и что теперь?
- Ну что? - остановился перед ним Шестой. - Сам ляжешь или приковать надо?
Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза.
- Сам не лягу.
Шестой зло ухмыльнулся.
- Ну, как хочешь, Лохмач. Старший, наручники где?
- А что? - спокойно поинтересовался Старший. - Отбивается?
Лежавшие на нарах засмеялись.
- А он и не трогает.
- Ну, Шестой, попробуешь Лохмача так завалить?
- Боишься, когда он без наручников?
- Шестой, ты его уговори.
- Попроси.
- В лобик поцелуй.
- Нет, ты сам сначала под него ляг, чтоб честным обменом.
- Во, дело!
- А мы посмотрим.
- Чему научился.
- Точно, зря что ли всей сменой над его задницей трудились.