- Рыжий, - не выдержала девчонка.
- Мм, - откликнулся Гаор.
- А ты деревянный или каменный? - невинным тоном поинтересовалась девчонка.
Гаор вынужденно оторвался от миски и поднял на неё глаза. Она сидела, подперев кулачками подбородок, отчего лицо её стало совсем круглым, и смотрела на него тоже круглыми глазами желудёвого цвета, такие же коричневые с желтым отливом волосы скручены на макушке в узел, а по бокам выпущены две прядки, заплетённые тонкими косичками. Гаор улыбнулся.
- Я усталый, - ответил он и взял кружку.
Возившиеся у плиты женщины рассмеялись.
- Отстань, Дубравка, дай парню поесть.
- Ишь как не терпится!
- Выходного дождись.
- Ага, - ответила, не оборачиваясь, Дубравка, - а он опять как сядет курить, так и не встанет. Мы его с Кисой уж дразнили-дразнили... У него, небось, и вставать нечему, - фыркнула она вызывающе, - и поглядеть, небось, не на что.
От этого отмолчаться Гаор не мог.
- Когда подрастёшь, малолетка, тогда и покажу, - ответил он, допивая и ставя кружку, как здесь принято, вверх дном. - Спасибо, Маманя.
Девчонка жарко до слёз на глазах покраснела, а женщина так смеялись, что Маманя только рукой ему махнула, иди, дескать.
В спальню Гаор пришёл ублаготворённый и сразу залез к себе, разделся, уже засыпая, повесил рубашку и брюки на перекладину в изножье и заснул, как провалился.
Разбудил его только шум пришедших на обед, и он даже спросонья не сразу сообразил, что такое творится.
- Рыжий, давай по-быстрому, - мимоходом бросил ему Сташий, - обед проспишь.
В умывалке толкотня, разбирают развешенное на просушку бельё, некоторые прямо тут же переодеваются в сухое, а то прихватит по-мокрому холодным ветром... тады только молись, чтоб кровяница не привязалась.
- Давай, мужики, обед стынет! - орет дневальный.
- Заткнись, Губоня, без тебя знаем.
- Рыжий, ты щас где?
- На складе, - бросает на ходу Гаор, натягивая поверх подсохшего белья комбез.
Носки... вроде эта пара посуше, её и надевать, а другая пусть сохнет, постирать бы, не сообразил сразу, а теперь некогда, вечером обе пары стирать.
- Губоня, моё на трубу тогда.
- Валите, мужики, знаю.
Вроде совсем недавно ел, а сел за стол и накинулся на еду, как скажи после карцера - удивился про себя Гаор, быстро, наравне со всеми, хлебая суп.
- Рыжий, - позвал его Булан.
Гаор поднял на него глаза.
- Ну?
- А куда это хозяин тебя дёрнул?
- Снег трактором чистить.
- Нуу? - удивились соседи по столу.
- А ты могёшь?
- Могу, - кивнул Гаор.
- А такую, ну, хозяйскую, тоже могёшь?
Гаор понял, что говорят о легковушке, и кивнул.
- И легковую могу.
- Каку-каку?
- Легковую, - повторил Гаор и стал наскоро, между глотками объяснять, какие бывают машины.
- И все могёшь?
- Все не все, - Гаор уже дожёвывал кашу, - а многие да.
- Что умственность-то значит!
- Паря, а выучился где?
- В училище и на фронте, - ответил Гаор, вытряхивая себе в рот последние капли киселя и переворачивая кружку вверх дном.
Зачем так делают, он не понимал. Ведь как ни старайся, а что-то остаётся, а значит, стекает по стенкам на стол и потом его приходится отмывать, лишняя работа, но поступал как все. Коль попал на такой Устав, то и живи по Уставу.
- Вечером доскажешь, - встал из-за стола Зайча.
Вместе со всеми встал и Гаор, поклонился Матери и сидевшей за их столом Мааньке. Матуня, Мамушка и Матуха ели за женским столом, вроде и Маманя - главная по кухне и вообще хозяйству - там же.
Построение в коридоре. Плешак радостно ухмыляется ему и быстро шепчет.
- Во здорово, паря, а то одному и несподручно теперь.
И Гаор кивает в ответ.
На дворе уже темнеет, а к складу они подбегают почти уже в темноте. Но ничего, он сегодня уже на снег и свет насмотрелся, под конец езды даже ломило в глазах.
- А вот и мы, господин надзиратель, - весело здоровается Плешак.
- Что, - надзиратель, обыскав Плешака, шлепком по лысине отправляет его за дверь, - рад, что напарника вернули?
Следующим шлепком, уже покрепче и по спине, вбрасывают Гаора, и дверь лязгает, не дав Плешаку ответить.
- Ну, паря, - Плешак пытливо смотрит на него, - работаем? Иль тебя совсем машина ухайдокала?
- Чего? - спросил Гаор, берясь за контейнер, который явно был не на месте.
- А то самое! - засмеялся Плешак и пожаловался, - скучно мне тут без тебя было.
- Сейчас развеселю, - пообещал Гаор, - давай в слова играть.
- Давай, - согласился Плешак, - ты вон ту дурынду только вон туды приткни.
- За ней приедут к вечеру, - возразил Гаор, перекатывая энергоблок в угол слева от двери. - Что такое Дубравка?
- А, девку одну так зовут! - понимающе засмеялся Плешак, - ты, что она махонькая, не смотри, в сок вошла уже, так что тут всё в самый раз в порядке.
- А имя откуда?
- Да от дубравы, лесок дубовый значитца, видал?
- Дуб? Видал, конечно. - Гаор вспомнил её круглые карие как жёлуди глаза и улыбнулся. - Похоже. А вот ещё...
- Сыпь, паря, - кивнул Плешак, озабоченно оглядывая штабель коробок с электрочайниками, - ты вон тот край подровняй, чегой-то на перекос пошёл. Ну, так чего?
"Играть в слова" - объяснять Гаору, какое слово что значит и откуда оно такое взялось, Плешаку очень нравилось. И они трепались почти без умолку.
А Гаор всё больше убеждался в правоте Седого. Это не отдельные слова, не просто неправильности, а настоящий язык. И начав его учить хотя бы для того, чтобы в нём меньше видели чужака, он всё с большим интересом делал его своим. Незаметно для себя он всё чаще вплетал в речь новые, недавно ещё непривычные чужие слова, а теперь простые и понятные. Большинство говорило на смеси дуггурского и... вот как называется этот язык, никто даже случайно не обмолвился. Опять же, как говорил Седой. "Они" и "мы", но кто они, "мы"? Дуггуры, голозадые, лягвы... это понятно. "Мы" - исконные, тутошние, он уже знал эти слова, разобравшись с помощью Плешака, что по сути это то же самое, что коренные жители, аборигены. Но опять же, кто "мы"? Аборигенами или або себя не называли, никто. И за "або", скорее всего, могут врезать, проверять догадку на практике не хотелось. Спросить впрямую? Нет, раз об этом так молчат, то спрашивать - это нарываться. Ты в разведке. Это что касается надзирателей, отстойников и тому подобного. И на редакционном задании. Это - для всего остального. Задача журналиста - разговорить собеседника, сделать так, чтобы тот сам захотел дать тебе информацию, лобовые вопросы не годятся. Ну и не будем. Спешить ему некуда.
И ему самому есть, что рассказать им. Понятно, что сегодня вечером ему придется рассказывать о машинах. Какие они бывают, чем танк отличается от трактора, а легковушка от грузовика. Что ж, он не против. Когда информацией делятся, её количество увеличивается. Первый парадокс журналистики - любил говорить Туал.
В очередную выдачу Гаор неожиданно получил прибавку. Синюю фишку.
- Три белых за склад, и одну синюю за машину, - распорядился Гархем.
Про "мягкие" и "горячие" речи не было, раздеваться не заставляли, так что всё у него обошлось прямо-таки прекрасно.
В спальне Гаор уложил фишки в тумбочку и пересчитал сигареты. До сих пор он определенную себе норму выдерживал и до следующей выдачи должно хватить. Он проверил зажигалку, посмотрев её на свет. Тоже должно хватить. Такие обычно рассчитаны на пятьдесят щелчков, и их выдают через одну сигаретную выдачу. Сдаёшь пустую и получаешь новую - объясняли ему.