Утром мимо их камеры опять провезли трупы. Уже два. И Гаору объяснили, что надзиратель получит вздрючку от начальства, а может и штраф, что урон допустил.
— Это нас так берегут? — усмехнувшись, спросил он Седого.
Тот кивнул с улыбкой.
— Пока работать можем, ценимся.
— Ну да. А… потом? — рискнул он спросить.
— Не догадался ещё? — насмешливо посмотрел на него Седой.
Гаор кивнул и всё-таки решил уточнить.
— Печка? Я слышал, санитар одному сказал. Не можешь ходить, в печке лежать будешь.
— Да, печка, — жёстко ответил Седой. — Крематорий. При всех отстойниках. А пепел продают, на удобрение. Видел пакеты в магазине? Садоводы покупают.
Обычно, когда Седой что-то говорил, сразу собирались слушатели, а сейчас… ни один даже головы в их сторону не повернул, будто не слышали. Не хотят слышать — понял Гаор. Он тряхнул головой и отвернулся. Он видел эти пакеты. Серые, с зелёной полосой по диагонали и рекламной надпечаткой. «Высокоэффективное натуральное удобрение!» Ещё работая в отцовском саду, когда Сержант заставлял его помогать садовнику, и в училище. Видел. И ни разу не задумался о том, что это за чёрно-серый порошок. Об этом никто не говорил. А ему не приходило в голову спросить. А если бы и спросил, что бы ему ответили? Наверное, то же, когда он спросил о другом, о белых гранулах, похожих на рис. «Химическое удобрение. Сыпь понемногу, можно сжечь корни». А то из чего делали? Тоже… из кого-то…
Гаор слез с нар и пошёл к крану. Снял рубашку и стал обтирать грудь и плечи, набирая воду в пригоршню.
— Не спеши, Рыжий, — хохотнули за спиной, — перед торгом вымоешься.
— Не мешай, он правильно делает.
— Чего? Вода здесь не матёрая.
— Верно, мёртвая вода.
— Вода везде м а́терина.
— А не живая.
— Так и ему не сглаз смыть.
За его спиной спорили, щедро сыпя малопонятные и совсем непонятные слова. Он не вслушивался и не вдумывался, занятый одним: не дать воли вскипавшему внутри бешенству. Вода помогла мало, ожидание наполненной пригоршни только раздражало, и он отошёл от крана, оглядел камеру. Размяться что ли, а то опять суставы дубеют. Как он это объяснит остальным, он не думал. Тело требовало движения, и мышечная усталость — он это хорошо знал — всегда помогала от ненужных мыслей.
Гаор отошёл в угол к решётке, встал в стойку и стал отжиматься от стены.
— Рыжий, ты чо?!
— Слон, Рыжий стенку лбом долбит!
— Всё, спятил с ума.
— Держи его, а то…
Его схватили сзади за плечи и оторвали от стены.
— Рыжий, очнись!
Гаор недоумённо осмотрел встревоженные лица.
— Вы что?
— А ты чо?
— Чего с тобой?
— Иди сядь.
Его отвели и усадили на нары.
— И зачем это тебе понадобилось? — спокойно спросил Седой.
— Суставы застывать стали, — всё ещё не понимая причины переполоха, стал объяснять Гаор. — В одиночке когда сидел, разминался, ну и здесь…
— Понятно, — кивнул Седой, — отпустите его, всё правильно. Он же на прогулку не ходил, вот и застоялся.
— Аа!
— Это как коня если долго не выводить, он обезножит.
— Ну, паря, напугал ты нас.
— Надо ж такому…
Уже смеялись. И над ним. И над своим страхом.
— Думаем, всё, щас кусаться будет.
Рассмеялся и Гаор, наконец, сообразив, в чём дело. Надо же! Седой продолжал смотреть на него, и он уже негромко пояснил.
— И чтоб не думать. О печке.
— Я понял, — кивнул Седой. — Вот они и не думают. С этим жить нельзя. Ты на фронте много о смерти думал?
Гаор вздохнул.
— Думай не думай, она всё равно рядом ходит. Бережёшься, конечно, а… — он не договорил.
— И здесь так же, — грустно улыбнулся Седой.
— Так что? — зло усмехнулся Гаор. — И здесь фронт?
— А ты не понял ещё? — ответил вопросом Седой.
— Ну, так, кто выжил, тот и победил!
Гаор легко спрыгнул с нар и опять пошёл в угол к решётке.
На этот раз ему никто не мешал, хоть и следили за ним. Не оборачиваясь, он чувствовал на себе эти зоркие, не враждебные, но очень внимательные взгляды. Он, не спеша, не дёргаясь, размялся, разогрел мышцы, растянул суставы, отжался стоя и лёжа, на ладонях, на кулаках, на одной руке, прокачал пресс. Дальше надо бы броски вспомнить, но нужно место и спарринг-партнёр, ладно, обойдёмся, теперь на расслабление, чтоб мышцы остывали медленно, без надрыва, и всё. Он встал и потряс руками, окончательно расслабляя мышцы, встретился с внимательными глазами следивших за ним сокамерников и смущённо улыбнулся.