— А… вчерашнему какую поставили? — спросил Чеграш. — Слышал?
— Слышал, — кивнул Гаор, — три-один-шесть.
— Нуу? — изумились парни.
— Они чо там, охренели?
— Такое творил и здоровый?
— Это как же это, Седой?
— Во, дурни!
— Да ну их, категории эти, — вмешался ещё один слушатель. — А то не знаете ничего, мальцы с поля!
— Мы то знаем, — засмеялся Зима, — это вон, Рыжему в новинку.
— Ну, так поживёт, узнает, — кивнул Бурнаш. — Ты, Рыжий, про этот, зоопарк, лучше поври. Посмеёмся хоть. А вот правду врут, что есть птица, а клюв у неё больше неё самой?
Гаор свёл брови, припоминая, и радостно улыбнулся.
— Вспомнил! Есть такая. Тукан называется.
— Ух, ты! — восхитился Бурнаш. — И кого она ентим клювом тукает?
— Айда наверх, — предложил Чеграш, — там свободнее.
— Иди, — кивнул Гаору Седой и улыбнулся. — И про пингвинов расскажи.
— Главное, про страуса не забыть, — весело отозвался Гаор, перебираясь на верхние нары.
— Валяй, — распорядился Бурнаш, когда они, наконец, разместились на верхних нарах, согнав спящих. Продрыхаться и ночью можно, а потрепаться только днём.
Гаор оглядел слушателей и начал рассказ. В училище, в казармах, даже на фронте, тоже вот так в свободную минуту трепались обо всём. Кто что видел, слышал. Даже в Чёрном Ущелье, лёжа в каменном мешке. А уж в госпитале и вовсе больше нечем заняться.
Слушали его азартно, тут же комментируя и находя похожих.
— Во, ребя, гля, у Лыска, тож ласты.
— Ну, ты, подбери клюв.
А когда Гаор худо-бедно, но изобразил крик попугая, да ещё рассказал, чему их выучить можно, то хохот грянул такой, что снизу рявкнул Слон.
— А ну тихо, придурки! Накличете на свою задницу!
— Скворца вот тоже, грят, учат.
— Ага, я помню, у нас был такой, в посёлке. Так его про управляющего петь выучили и отпустили.
— Сильно пороли?
— А кого? Птицы вольно поют, мы им не указчики.
Трепались бы до ужина, но тут привели новенького. И Гаор с изумлением увидел, как его слова мгновенно претворились в действие.
Новичок поздоровался, Слон сказал, что на нарах занято, и показал ему место у стены. Тот кивнул и повернул уже туда, как его перехватили оба мальца.
— Слона сделать? — сразу спросили они без предисловий.
— Чего? — удивился новичок.
— А вот чего! — и Малец, ухватив новичка за нос, с силой пригнул его голову книзу.
Камера дружно грохнула хохотом.
— Да я вас! — отбросил новичок мальцов.
— Да ты чо, паря, не знашь? — ржали на нарах.
— У слона хобот до земли!
— Оттянули б тебе, ты б им брёвна носил!
— И монетки из земли выковыривал!
Хохотнул, укладываясь на своё место, и Слон.
— Даа, братцы, — вздохнул, отсмеявшись, Лысок. — Хобот у Слона — великое дело, вмажет так вмажет!
Все опять заржали.
Гаор слез вниз и пошёл напиться. Вот дьявольщина, лоб с губой зажили, так теперь, где укололи, свербит. И чего вкололи? И спросить не у кого. Этого и Седой может не знать. А чесать нельзя, дураку понятно, занести в укол заразу легче лёгкого, ещё в училище один, когда их от малярии прививали, дочесался до сепсиса, так им и не сказали, вышел парень из лазарета, или… нет, надо вот что сейчас. А то, в самом деле, продадут завтра, так чтоб знать, хоть как поздороваться. Чтоб сразу бить не начали.
Он нашёл Чеграша и сразу приступил к делу.
— Чеграш, а что это? — и по возможности повторил фразу приветствия.
— Здоваются так, — недоумённо посмотрел на него Чеграш. — Ты что, Рыжий, совсем ни бум-бум.
— В этом да, — не стал спорить с очевидным Гаор. — Ну-ка научи.
С третьей попытки он освоил и повторил совсем чисто.
— Мир дому и всем в доме, — и спросил. — А значит чего? На каком это языке?
— На нашенском, — ещё больше удивился Чеграш. — Ну, на нашем. Мы так говорим.
Но перевести удалось только с общей помощью. Уроком языка заинтересовались остальные. И Гаора засыпали массой слов «на нашем» и объяснениями, чего это такое будет «по-ихнему».
— Да, — кивнул ему Седой, когда Гаор взмолился о передышке, что он столько за раз не запомнит, и сел отдохнуть рядом. — Пятьсот лет прошло, а есть «мы» и «они». У народа память долгая.
— Да. Я помню по истории. «Люди» и «дикари», потом… «аборигены», «або», так?
— Так, — кивнул Седой, — но привыкай, тебе теперь здесь «мы». Кровь перемешалась, а память нет. Понял?
— За «або» врежут?
— На кого нарвёшься. Всё, — легко встал Седой, — еду везут. Потом договорим.
Ужин, поверка, одеяла. Спина и ягодица зудели всё сильнее, И Гаор никак не мог улечься поудобнее. Но и не поворочаешься шибко, остальным-то…