Наконец Гаор вроде успокоился и задышал ровно, уже без всхлипываний и стонов. Нянька погладила его спутанные прилипшие ко лбу пряди и встала.
— Басёна, — позвала она, не повышая голоса.
— Здесь я, — сразу вошла в повалушу Басёна.
— Посиди с ним. Только не тереби, пусть спит. Начнёт губы облизывать да сглатывать, чаю с медком дай схлебнуть.
— Ага, ага, — кивала Басёна. — А может, Старшая Мать, твоего? Ну, чем ты поишь.
— Губы подбери! — рассердилась Нянька. — Моим я и буду поить!
Оставшись одна, Басёна посмотрела на Рыжего, сочувственно вздохнула и села на табурет. Вот так сидеть рядом с болящим, чтоб если откроет глаза, то чтоб не один был, приходилось нечасто, настолько серьёзно в усадьбе давно не болели. Обычно что, ну, простудился, ну, выпороли сильно, ну на работе поранился, — всё это лечилось привычно и быстро, на ночь, скажем, закутали, смазали, напоили, и с утра уже работать может. А если хозяин даст три дня на лёжку, то и совсем хорошо. А Рыжего завтра уже на ноги ставить надо, чтоб к хозяйскому приезду здоровым смотрелся, а он вона как.
Рыжий шевельнулся, перекатил голову по подушке, прерывисто, как дитё малое после плача, вздохнул и, похоже, снова заснул. Ну и пусть спит себе, во сне болезнь слабеет. Сон, тепло да еда — любую болезнь лечат. А вот поесть бы ему сейчас надо, вишь исхудал-то как. Басёна решительно встала и выглянула в коридор.
— Эй, Малуша далеко ли?
— Кликнуть? — отозвалась из кухни Жданка.
— И пошто? — сразу спросила Большуха.
— А пусть Рыжему сготовит мисочку чего получше.
— И то, — согласилась Большуха. — Сейчас покличу.
Басёна вернулась на своё место, осторожно потрогала лоб Рыжего. Нет, ничего, не горит и не стынет. Она поправила ему одеяло, подтыкая с боков, а то после жара нельзя, чтоб прохватило. Рыжий что-то неразборчиво пробормотал во сне.
— Ты спи себе, спи.
Из невозможной дали доносился женский голос, велевший ему спать. Смешно, у него и так глаза не открываются и вязкая тяжёлая слабость во всём теле. Но мысли и воспоминания уже собирались, выстраиваясь в цепочку. Где он? Что с ним? Что было? Было…. поездка в Дамхар… порка и пытки в новогоднюю ночь… «Чтоб весь год таким был»… замученная растерзанная девчонка… и странные, страшные своей непонятностью провалы в памяти… «Дети не при чём!» и обжигающий холод… а потом… потом полёт в пустоту, чёрный лёд Коцита, горячая кровь Стикса, властное течение и подъём на водопад, заснеженный лес, Желтолицый, печка в маленькой лесной избушке… Так что было на самом деле, а что привиделось? А сейчас? Гаор медленно, через силу, поднял тяжёлые веки. Серо-голубой сумрак и беловолосая девочка во всём белом с рабским ошейником стоит и смотрит на него огромными голубыми глазами… Это… это она?!
— Снежка? — натужно еле слышно выдохнул Гаор.
Малуша растерянно приоткрыла рот и замерла, не зная, что делать. Её позвали сделать Рыжему чего такого, она быстренько растёрла ему гоголя-моголя на пять яиц, хозяйка ей рассказывала, какой он пользительный, и Гриданга, когда простудился, им кормили, и разрешила Рыжему сделать, а он… он чего…?
— Снежка, — повторил Гаор, безуспешно пытаясь приподняться, ставшее ватным бессильное тело не подчинялось ему, — ты… ты за мной? Прости меня, я не виноват, Снежка, тебя убили, я не отомстил, Снежка, я не мог…
— Ой, — тихонько выдохнула Малуша, — ой, заговаривается…
Но испугаться всерьёз и завизжать она не успела. Потому что вбежала Старшая Мать и сразу выставила её из повалуши.
— Рано ему ещё, сами ешьте, — распорядилась Нянька, лёгким нажимом на плечи укладывая Рыжего обратно. — А ты чего задёргался, тебе спать надо.
Но, увидев, как он упрямо пытается выпутаться из одеяла, понимающе кивнула и кликнула Большуху, чтоб поганое ведро занесла. Вдвоём они помогли ему оправиться и уложили обратно. Он пробормотал что-то неразборчивое, одинаково похожее и на благодарность, и на ругань, и снова заснул.
— Чего это? — спросила Большуха, — Малушу не узнал, Снежкой обзывает…
— Чего-то было у него с той Снежкой, значит, — вздохнула Нянька. — Ну, как тут уйдёшь от него. Сказала ж, не лезьте пока.
— Так поесть ему надо, — возразила Большуха.
— Очунеется и поест. Сейчас ему всё не впрок.
Большуха с сомненьем посмотрела на Няньку, но спорить не стала. Раз уж Старшая Мать не велит кормить, значит, так и надоть, она ж никогда мужиков в еде не обделяла, первое лекарство мужику — еда, да чтоб сытно и вдосталь, а тут…