Вошла Нянька, неся перед собой завёрнутые в войлок раскалённые кирпичи. Бережно приложила их к его босым ступням.
— Ну как?
— Живой пока, — ответила Мокошиха. — Ждать надо. Проси, не проси, там своё время.
…Он лежал, закрыв глаза, и было тихо и спокойно. И хорошо. Ему никогда ещё не было так хорошо. Ну да, всё, это конец, он сам этого захотел, вот и сталось… по желанию. Он ушёл, как бы эта сволочь ни старалась, здесь ей его не достать. Вот так лежать, закрыв глаза, и ничего не видеть, не слышать, чтобы ничего не было. Только почему так холодно? Да, это же Коцит, мрак и холод Вечного Огня. Он полукровка, раб, Коцит не принимает его, но и не отпускает, и ему некуда идти, здесь его место…
— Вот он!
— А ну вставай!
— Нашёл, где спать!
— Давай, вставай!
— Ну же!
Чьи-то мужские голоса звучат над ним. Горячие, обжигающие кожу чужие руки дёргают его за плечи, пытаются поднять. Что это? Он не хочет, нет, он будет спать, долго спать, пока не врастёт в лёд, а они, кто они, кто это?!
— Ну же, Отчаюга! Очнись!
Нет! Этого не может быть, нет!! Он со стоном открыл глаза и попытался сесть. С третьей попытки получилось. И он увидел двоих, возвышающихся над ним, призрачно-серых, чуть светлее окружающей темноты.
— Наконец-то, — сказал мучительно знакомый голос. — Тебя что, выживать не учили? Не знаешь, что голым на льду не спят?
— Жук?! — потрясённо выдохнул он. — Это ты?! Откуда?!
— Оттуда, — кратко и достаточно язвительно ответил, поправляя очки, Стиг. — Мы тут бегаем, орём, ищем его, беспокоим предков, а он дрыхнет и слышать ничего не хочет.
— А меня и узнавать не хочет, — подхватил второй.
— Кервин? — неуверенно спросил он. — Ты-то как сюда попал?
— За тобой пришли, — ответил Кервин. — Давай, Адвокат, бери его.
— Не командуй, Редактор, не впервой.
Они склоняются к нему, и горячие, твёрдые руки с двух сторон подхватывают его и рывком ставят на ноги.
— Ребята, — трясёт он головой, — откуда вы? Вас за что сюда? Это я…
— Ты, ты… Пошли.
— Ну же, Гаор, переставляй ноги…
Нянька и Мокошиха одновременно вздрогнули и подались вперёд. Еле заметно дрогнули веки, как лёгкая рябь пробежала по неподвижному лицу.
— Ну, началось, — вздохнула Нянька.
— Нашли они его, — кивнула Мокошиха.
— Далеко он ещё.
— Подождём, пока к черте доведут.
…Он никак не мог поверить, что Кервин и Стиг рядом, но… да, они умерли, понятно, что они за Огнём, но не место им в Коците, они-то… да, праведники, им место в Элизии, саду праведников, и почему они такие горячие, живые… Живые?!
— Ребята…
— Ты шагай, давай.
— Жук, прости меня, это я виноват.
— Заткнись, мозги в заднице.
— Всегда знал, что ты дурак, но чтоб до такого… Нашёл, где спать.
— Кервин, я не спал, я… я предатель, стукач…
— Адвокат, он ещё и психом стал.
— Он всегда им был. Давай, шевелись, дохлятина строевая.
Лёд под ногами. Там, в его глубине, кривятся, гримасничают утрамбованные чужие и в то же время знакомые лица. И он вдруг ощущает, как ему холодно, как он промёрз. Как тогда, в пресс-камере, когда отключили отопление, и они грелись общей свалкой, а его положили вниз, подо всех, чтобы согреть своими телами, своим теплом.
— Ребята, как вы сюда? Вам же нельзя…
— Когда нельзя, но очень нужно… — смеётся Кервин. — Как там дальше, Адвокат?
— Причинение вреда для предотвращения большего вреда входит в пределы необходимой самообороны, — смеётся Стиг.
— Ребята…
— Очухался? — подчёркнуто заботливо спрашивает Стиг. — Может, сам пойдёшь?
— Нет, — сразу вмешивается Кервин, — сам он не дойдёт.
Он идёт между ними, закинув руки на их плечи, на подгибающихся ногах, временами бессильно повисая, и их руки, сильные и горячие, поддерживают его, не давая упасть. Он плачет, чувствуя, как обмерзает лицо, плачет от боли, стыда и… и радости.
— Ребята, простите меня, это я… я подставил вас…
— Бредит? — озабоченно спрашивает Кервин.
— Возможно, — кивает Стиг. — Но ты его пьяного не слушал, он такое выдавал… уши вяли. Сейчас ещё ничего.
— Ребята, я не пьяный.
— Не знаю, не знаю. Спиртным от тебя несёт. Редактор, чувствуешь?
— Чувствую. Немного, но его развезло.