Погоня успехом не увенчалась, да он толком и не разглядел её. А ловить неизвестно кого – никого и не поймаешь.
Холодало, ветер становился всё резче, пробивая комбезы и тонкие куртки, да и ужин, похоже, скоро, животы уже подводит. И толпа повалила вниз, в тепло спален.
– Давайте живее, – подгонял их, помахивая дубинкой, охранник у входа, – мёрзни тут из-за вас, волосатиков.
Но беззлобно, замахивался, а не касался, и некоторые даже желали ему приятного отдыха.
В выходной вечер запускали без обыска, только уже на нижнем входе пересчитывали, запуская по десяткам, так что на лестнице выстроилась очередь. Гаор оказался в самом конце, ждать долго, но он сразу предусмотрительно сбросил капюшон и снял шапку. Нарываться из-за таких пустяков не хотелось, только-только у него зажило, и синяки уже почти целиком жёлтые, чуть-чуть синевы по центру, и не болят уже. Рядом с Гаором стоял Махотка, а впереди две девчонки, и Махотка потихоньку дёргал их за куртки. Девчонки шёпотом отругивались. Получалось у них хлёстко, и Гаор с удовольствием давился от смеха, опасаясь заржать и привлечь надзирателя.
Как только зашли в коридор, девчонки дружно набросились на Махотку с кулаками, сбили его с ног и стали дёргать за волосы, щипать и щекотать. Махотка блажил дурным голосом.
– Во, дурень волосатый! – заржал надзиратель, запирая за ними дверь.
Вокруг драки собралась целая толпа, и уже спорили на сигареты и фишки, кто кого тут умотает.
Гаор ушёл, не дождавшись конца схватки. В спальне он разделся, сразу сбросив пропотевшее за эти дни бельё в ящик для грязного, уже выставленный матерями у двери, и надел опять рубашку и штаны уже на голое тело. А чистое бельё наденет завтра утром. Спать голышом он уже привык. И до душевой и обратно тоже пробегал голым без стеснения. В самом деле, в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь! Но что ему Ворон наговорил, это ещё надо обдумать. Может… может и отдельный лист в папку положить. Здесь есть о чём писать.
Время после ужина всегда твоё. Надзиратели ни в коридор, ни в спальни не заходят, только, конечно, чтоб шума особого не было, драк там серьёзных или ещё какого безобразия. Но это уже забота Старшего.
Гаор решил было подсесть всё-таки к Ворону и расспросить того о Крейме-Просветителе, а то вертится рядом, а не ухватишь. Но тут в мужскую спальню заглянула женщина.
– Рыжий, ты здесь?
– А где я могу быть? – поинтересовался Гаор, быстро подходя к ней.
– А хрен тебя знает, – сразу ответила она, – вы, мужики, бегливые, чуть не догляди и концов не найдёшь. Тебя Матуня зовёт.
И отступила, пропуская его.
Гадая, зачем он в выходной вечер понадобился Матуне, Гаор протолкался по коридору в дальний от выхода конец, где располагались кладовки. Дверь вещевой была приоткрыта на щёлочку, и там вроде кто-то притаился. Не обратив на это внимания, Гаор прошёл мимо. Но дверь кладовки Матуни была закрыта и даже вроде заперта изнутри. Стучать, разумеется, Гаор не стал и тут же повернул обратно, ломая голову над тем, кому и зачем понадобилось так его разыгрывать. Выманивали из спальни? Понятно. Но зачем? Гаор был так занят этим, что, когда поравнялся с дверью вещевой и оттуда рванулась голая рука, ловко ухватившая его рукав и вдёрнувшая внутрь, он растерялся, больно ударившись животом о перегораживавшую вход доску прилавка.
В кладовке было темно, намного темнее, чем в спальне, которая даже ночью подсвечена из коридора и уборной.
– Какого…?! – выдохнул он.
– Тихо, – чьи-то руки мягко даже ласково зажали ему рот и потянули книзу, – сюда лезь.
Руки и голос были женскими. Всё становилось предельно понятным, и Гаор, подчиняясь, нагнулся, пролез под прилавком и последовал за женщиной вдоль неразличимых в темноте стеллажей.
– Сюда давай, – шёпотом позвали его.
Он оказался, как сразу понял, под стеллажом, на чём-то мягком, похожем развёрнутый тюфяк. Невидимая в темноте женщина обняла его и поцеловала в губы.
Это не требовало ни разъяснений, ни вообще слов.
Её руки были мягкими и, даже касаясь синяков, не причиняли боли. Гаор нащупал на ней рубашку, не застегнутую, а завязанную на животе узлом, мимоходом удивился этому: не видел, чтоб женщины здесь так ходили, дёрнув, распустил узел и распахнул полы. Как и у него, белья у неё под рубашкой не было. Брюк, впрочем, тоже.
Естественным текучим, как вода, движением она откинулась и легла, увлекая его за собой. Бодая её, зарываясь лицом в её груди, Гаор стянул с себя и отбросил рубашку, приподнявшись, расстегнул и столкнул вниз брюки. Она негромко засмеялась, колыхнувшись под ним. Освободившись от одежды, Гаор уже спокойно вытянулся на ней, нашёл губами её губы, обнял. Она вздохнула, прижимаясь к нему. И чувствуя, что сил на обычную игру у него сейчас нет, что он теряет контроль над собой, Гаор сразу, тут же, ни по каким правилам и обычаям, усвоенным с первых походов по борделям, что лицом к лицу нельзя, не положено, резким, даже злым ударом раскрыл её, входя сразу целиком. Она приглушенно охнула, обхватила его за спину, прижимая к себе. Он яростно, стиснув зубы и хрипло дыша, бился об неё, заставляя вскрикивать, извиваться под ним. Будто весь этот страшный полусезон он только об этом и думал, и только этого хотел. Она часто дышала открытым ртом, прихватывая зубами кожу на его груди и плечах. По телу Гаора прошла медленная, мучительно сладостная судорога, он замер и в полубессознательном состоянии соскользнул с неё, лёг рядом, жадно хватая раскрытым ртом тёплый тёмный воздух.