В общем, при условии сокрытия факта своего иномирного происхождения, оставался лишь способ личного вмешательства. Ну, или вовсе отказаться от планов по спасению.
Поздним вечером двадцать четвёртого, я не выдержал, и плюнув на последствия, покинул гостиницу под усиленными чарами отвода глаз. Но не только они скрывали мою внешность. С помощью своего, слабенького метаморфизма, я слегка изменил форму глаз, носа и подбородка. Но для обычного зрения, эти изменения сделали меня совершенно другим человеком. Что же до следящих артефактов, то от них я скрылся с помощью небольшой ряби по поверхности ауры. Обычно такие артефакты следят за конкретной аурой, и реагируют на приближение носителя. Теперь же они просто не обратят на меня внимания. Оставалась опасность, что найдется маг, который заметит ауру без человека, и все поймет. Но за мной следили только сквибы, и очень слабые маги. Такие тоже кой чего могут, но не особо много.
Где находится Малая Грузинская улица я знал, как раз сегодня, возвращаясь с очередной экскурсии, гид не преминул указать на изуродованное здание католического собора. Построенное, ещё до революции, величественное сооружение, коммунисты приспособили под общежитие. Видимо гид хотел этим сообщением уязвить гостей из Запада. Он же и сказал адрес.
Меньше чем за час я добрался до храма-общежития, и растерянно встал. Где точно живёт знаменитый бард я не знал. А улица была довольно длинной, и барельефа, по понятным причинам, пока нет. Я, нерешительно прошёлся вдоль улицы. Был второй час ночи — поздняя ночь. Прохожих, у кого можно спросить, где живет нужный мне артист, не было. Да и опасался я, что такая ниточка приведет ко мне.
Возвращаясь к собору, я, наконец-то, увидел шатающегося мужика. Наложив на него лёгкий конфундо, я узнал-таки нужный адрес. И, затерев обливейтом последние десять минут воспоминаний гуляки, двинулся туда.
Оказалось, что нужный дом как раз напротив собора. Было уже два часа ночи, и я прямо чувствовал, как утекает время. Какова же была моя досада, когда за открытой алохоморой дверью, оказалась пустая квартира. Совсем пустая, не заселенная.
Плюнув на конспирацию, я постучался в ближайшую квартиру. Благо оттуда, несмотря на позднее время, слышалась музыка и смех. По проверенной схеме, я уточнил адрес. Оказалось, что алкаш почти угадал, он отправил меня в сто тридцатую, а надо было в просто тридцатую.
Найдя нужную дверь в соседнем подъезде, я уже поднял руку, чтобы нажать на звонок, как почувствовал легкую волну энергии смерти.
Похоже опоздал.
Вдруг дверь передо мной открылась. Я удивлённо посмотрел на мужчину в свитере, и только тут услышал трель дверного звонка. Всё еще в мыслях о смерти Высоцкого, я с запозданием заметил, что жму пальцем на кнопку звонка. Похоже, что почувствовав волну, я по инерции нажал кнопку.
Убрав палец, я снова посмотрел на мужика.
— Что? — с вызовом спросил он. И я, не найдя, что сказать, ляпнул то, что было на уме:
— Он умер.
Не знаю, как мужик понял про кого я говорю, а может просто и сам думал в тот момент о хозяине жилплощади, но лицо его сразу после моих слов изменилось, с надменного на растерянное, и он побежал в глубь квартиры. Я, прикрыв за собой дверь, последовал за ним.
— Володя! — услышал я на полдороге. — Володя! Ну что же ты.
На прикроватной тумбочке, в металлическом лотке лежал многоразовый шприц. Мой взгляд буквально зацепился за него. Даже зная про то, что Высоцкий был наркоманом, увидеть этот сопутствующий атрибут, было неожиданно.
Тем временем, мужчина начал реанимационные действия. Но они не помогли. По моим прикидкам, прошло уже минут пять, и от обычной помощи результата ждать не стоило.
От бездеятельного наблюдения меня отвлек всхлип, раздавшийся от двери. Там стояла пожилая женщина. По её щеке текла слеза, а она молча кусала свой кулак.
Наверно это мать Владимира Семёновича. Мне было больно видеть тихое страдание матери, бессильно наблюдающей, как её сын умирает.
Впрочем, я отбросил своё желание не раскрывать свое участие в спасении жизни артиста, и, достав пузырек с зельем Авача, отодвинул горе-доктора. Почему горе-доктора? А потому, что это он вколол наркотик, сам Высоцкий, в таком состоянии, вряд ли смог бы в вену попасть.
Содержимое пузырька отправилось в рот полутрупа. От суточной дозы энергии жизни, сердце стало мелко подрагивать, пытаясь запуститься, но чего-то не хватало.
Я приложил левую ладонь на солнечное сплетение, и протянул канал от печени к сердцу. Как обычно, в последнее время, при использовании дара знахаря, ладонь стала светиться, выдавая меня. Затем, накопив в правой электрический заряд, я хлопнул ладонью по груди своего пациента, на против сердца, одновременно высвобождая ток. Тело Высоцкого выгнулось не хуже чем от дефибриллятора.
Я дождался, когда сердце станет работать стабильно, и убрал дополнительный канал. Дыхание выравнивалось, организм, с помощью зелья, перерабатывал наркотик, выводя его через почки.
Владимир Семёнович, с хриплым стоном, открыл глаза. Я, не давая ему опомниться, поймал его взгляд, и послал в его сознание мысль-вирус, который будет гасить ассоциативные связи между наркотиком и удовольствием. Это не избавит его от зависимости, но поможет преодолеть её.
Вот и всё.
— Спи, — напоследок усыпил я его. — Теперь с вами… — повернулся я к ошарашенным зрителям.
— Может не надо? — проблеял мужик.
— Надо, Федя. Надо, — вспомнил я фразу из фильма.
— Я не Федя. Я — Толя.
— Пофиг, — отмахнулся я от него. — Значит так, товарищи. Слушайте небольшую лекцию. Наркотики — суть стимуляторы. Они заставляют организм быть в тонусе, убирают усталость. Однако, подобные действия расходуют энергию. А откуда она берётся? Ведь в самих веществах её нет. Правильно, из организма. Таким образом нарушается баланс вырабатываемой и расходуемой энергии. В процессе жизни, этот баланс и так смещается в сторону увеличения расхода, а наркоманы, получается, сами притягивают свою старость. Я это к тому, что товарищ Высоцкий, сегодня умер от банальной старости.
— Умер? — охнула женщина.
— Да, — кивнул я. — Но потом, мы его откачали. Так что, не волнуйтесь. И ещё. Я поставил ему блок на удовольствие от наркотиков. Скорее всего у него скоро будет нервный срыв, и хорошо бы на какое-то время поместить его в стационар для буйных. Но это — смотрите сами. На этом позвольте откланяться.
Не обращая внимания на их попытки узнать что-то обо мне и о моём лечении, я аккуратно стер их воспоминания, касающиеся моей внешности и голоса. Надеюсь этого хватит, чтобы на меня не вышли.
Покинув дом, я попытался аппарировать в свой номер в гостинице, но не получилось. Это стало для меня сюрпризом, как-то привык, что в любой момент можно свалить, а оказалось, что это не так. Антиаппарационного купола не было. Проверять другие причины я не стал, надо было возвращаться, пока моё отсутствие в номере не заметили.
Остаток Олимпиады я просто отдыхал. Ходил смотреть на соревнования, посещал экскурсии. Ел мороженое и попробовал квас из бочки. Короче, отдыхал.
Никаких новостей про Высоцкого, как и ожидалось, не было. Я не утерпел, и, через пару дней сходил в театр на Таганке, где полюбопытствовал про артиста, но мне просто сказали, что он болеет. И никаких подробностей.
Ну и ладно. Живой — и то хорошо.
Глава 15
4 августа 1980.
Вчера закончилась Олимпиада-80.
Трогательная сцена с улетающим Мишкой зацепила за живое. На многих лицах можно было заметить слезы.
Мое время пребывания в Москве тоже закончилось. Пора ехать на деревню к дедушке.
Ещё вечером, ко мне подошёл взмыленный наблюдатель от КГБ, и спросил на счет дальнейших планов. То, что за мной следят, я заметил сразу, а потом стал приветливо махать рукой выявленным шпикам. Это привело к тому, что их стали менять, но через четыре дня замены прекратились. Возможно, конечно, что они научились маскироваться, но я думаю, что скорее всего смирились. Различал-то я их по ауре, и прекращение замен заметил. Да и необходимости в тотальной слежке я не создавал, и нелегально отлучался лишь для спасения Высоцкого. А обычно всегда оставался в их поле зрения.