За печкой я оборудовал рабочее местечко, поставил на войлок обеденный стол (60 х 80), низ его обил фанерой (чтобы по ногам не дуло), а сверху бросил скатерть для тепла, вот такие, брат, дела! Маловато, тесновато, суть не в этом, главное работа, ребята!
Когда холод и голод, совсем донимали, терпеть было невмоготу, позволял себе выпить чашечку суррогатного кофе, заваривая его кипятком из китайского термоса, а если слишком голодным был, то с четвертушкой печеньки глотал. Если и это не помогало, на улицу греться выбегал, вокруг дома и времянки круги нарезал.
В моём, открытом всем ветрам, недостроенном доме гулял ветер, он выдувал тепло в щелястые рамы, окно, стекло, оно улетучивалось сквозь потолок, стены и пол.
Врать не буду — сквозило отовсюду, и первые зимы приходилось спать одетым, под ватным одеялом, в положении эмбриона, до полночи согревая руки, ноги. Промучившись всю ночь, в 4 утра надо было вставать и браться за работу.
Для порядка, сделав зарядку, заправив постель и немного перекусив, в 5 утра садился за стол, мучиться, страдать над каждым словом, каждой фразой, дрожать, в прямом и переносном смыслах. Но вначале, после умывания, напяливал на себя вторые спортивные штаны и свитер, а ноги в шерстяных носках пихал в чуни (вставки от резиновых сапог). Всё тряпьё на мне, старое, ветхое, латаное, новых вещей я не любил, с ранних лет в обносках ходил. Можно было одеться потеплее, ватные штаны, валенки и куртку, но в таком облачении, не втиснешь своё тело в узкое пространство, между группкой и столом (52 см), да и писать неудобно: стол маловат.
Поневоле приходилось мёрзнуть, как осенний лист дрожать. Как оказалось, я понял сразу: и холод, и голод стали моими лучшими помощниками в работе.
Не выдержав натиска холода, я вылезал из-за стола погреться, выпить глоток кофе и покружить по комнате, а черепушка продолжала работать в нужном направлении, и частенько получалось, что я писал не то и не так — ошибался! Приходилось по-другому строить фразы, излагать свои мысли на бумаге.
И так я мучился до самого обеда, до тех пор, пока голова мутнела, а мозг отказывался работать, он тупел и дубел.
Что необходимо для жизни в одиночестве?
Вода, еда и тепло, а ещё работа до седьмого пота, чтобы жить было нескучно, а то от безделья с ума можно сойти. Воды я тратил пять литров в сутки, хотя колодец был под боком, с детства экономить воду привык, и жить впроголодь, на сухарях. Так сложилась моя жизнь, спасибо отцу за это, он держал нас в чёрном теле. С голодом бороться можно, а вот с холодом сложнее, кроме всего прочего, надо поддерживать чистоту тела, соблюдать гигиену. А как? Топить два помещения, баню и дом — накладно, трудно и палить дрова неразумно, да и времени потратишь много, целый день уйдёт на это занятие. Поэтому только раз в месяц я протапливал баню: прогревался, мылся, стирался — теплом наслаждался, о лете мечтал.
Наступало оно, и дел было невпроворот: работа, сад-огород, дом утеплять — комфортные условия создавать, доводить его до ума, так сказать, а когда закончил всё, и делать было нечего — живи и радуйся. Он сгорел. Первые десять месяцев своего отшельничества я прожил на пять тысяч, а подготавливаясь ко второму, вы мне не поверите! Семь дней всего работал, собирал бруснику с клюквой и продавал. Таким yj образом, я заработал 18 тысяч, 12 тысяч заплатил налоги, а шести мне хватило прожить ещё год. «Господи! Как человеку для жизни мало надо! — подумал я тогда с досадой! — Выходит дело, он целый год работает зря!» И дал себе, слово, все годы, в течение которых буду трудиться над книгой, сколько бы денег я ни имел, буду жить на 6 тысяч в год!
Двенадцать лет, я не нарушил обед, сдержал слово.
Мистика! За шесть зим, я набросал книгу, а шесть зим доводил её до ума. И того двенадцать лет! Все эти годы (хотя и остальные тоже), я изнурял себя, физически и умственно, пощады не давал. Мой вес, при росте 175, около 60 кг «плясал». За эти зимы я в валенках дошёл до Владивостока (и что удивительно, они не износились, а сгорели, а так J бы на обратный путь хватило), а возвратился оттуда на лыжах! Преодолевал ежедневно от восьми до тридцати километров. Так что, друзья, в моём творчествам отшельничестве лично для меня ничего примечательного не было! Дни текли, как вода, серо, обыденно, блекло — неинтересно и вспомнить нечего.