— Вечером поедем на «Шхуну-Мечту», — сказал я, заводя двигатель.
— Официально или неофициально?
— Неофициально — точь-в-точь как в кино. Может, даже придется добираться туда вплавь.
— Акулы и все такое, да? — сказал Керман. — Может, они попытаются застрелить нас, когда мы будем взбираться на борт.
— Наверняка, если только увидят.
Резко прибавив газу, я обогнал грузовик и поехал по Центральной авеню.
— Ничего себе перспектива, — мрачно сказал Керман. Он опустился на сиденье пониже. — Я просто не могу ждать. Может, мне лучше составить завещание?
— А у тебя разве есть что оставить? — в удивлении спросил я и резко тормознул на загоревшийся красный свет.
— Несколько грязных открыток и чучело крысы, — ответил Керман. — Их я оставлю тебе.
Когда загорелся зеленый, я спросил:
— Так что там за новости? Узнал что-нибудь о миссис Сэлзер?
— Ну еще бы. Веди машину поосторожнее — от этой новости ты можешь заехать в кювет. Я копал все утро. И знаешь, кто она?
Я свернул на бульвар Фэйрвью.
— Расскажи.
— Вторая жена Макдоналда Кросби — мать Морин.
«Бьюик» шарахнулся в сторону и чуть не столкнулся с проносившимся мимо грузовиком, водитель которого обложил меня. Мне удалось выровнять машину и вернуть ее к обочине.
— Я же предупреждал, чтобы ты поосторожнее, — сказал Керман и улыбнулся. — Здорово, правда?
— Продолжай — и что еще?
— Примерно двадцать три года назад она была специалистом по ухо-горло-носу в Сан-Франциско. Кросби познакомился с ней, когда она лечила Джэнет от какого-то пустяка. Он женился на ней. Практику она не оставила, перенапряглась, у нее был нервный припадок, и работу ей все же пришлось бросить. Жизнь у них с Кросби не получалась. Он узнал о ее связи с Сэлзером и развелся с нею. Когда он переехал в Орчид-Сити, она тоже переехала, чтобы быть поближе к Морин. Ну как, нравится?
— Да, информация очень важная, — сказал я. Мы уже выехали на трассу Лос-Анджелес — Сан-Франциско, и я нажимал на педаль газа. — Она многое объясняет, но не все. Теперь понятно, почему она принимала участие в этой игре. Естественно, ей страстно хотелось, чтобы все эти деньги достались ее дочери. Но боже мой! Ты только представь себе, на что она пошла! Готов спорить, она сумасшедшая!
— Вполне возможно, — самодовольно сказал Керман. — В Медицинской ассоциации о ней говорили весьма уклончиво. Сказали, что у нее был нервный припадок, но в подробности не вдавались. Она чокнулась прямо во время операции. Одна сестра, с которой я беседовал, заявила, что, если бы не анестезиолог, она бы перерезала пациенту горло.
— У Сэлзера есть какие-нибудь деньги?
— Ни гроша.
— Интересно, кто дал деньги на покупку санатория? Скорее всего Кросби. Но за смерть сиделки Гэрни ей придется отвечать. Когда полиция найдет тело, я все расскажу Миффлину.
— Они, возможно, никогда его не найдут, — сказал Керман — он был весьма низкого мнения о полиции Орчид-Сити.
— Я помогу им — после того, как повидаю Морин.
Мы ехали минут десять молча, размышляя.
Затем Керман сказал:
— А мы не тратим понапрасну время, направляясь к старику Фридлендеру? Не лучше ли было позвонить?
— Не поздновато ли тебя осеняет, а? Скорее всего он бы не горел желанием забрать ее. Телефонный разговор очень легко прервать. У меня такое чувство, что его придется уговаривать.
В начале четвертого мы проехали по мосту Окленд-Бей, свернули на Монтгомери-стрит, затем налево на Калифорния-стрит.
Дом Фридлендера стоял где-то посередине по правой стороне. Это был один из тех не поддающихся описанию многоквартирных домов: шестиэтажный «муравейник», где орали радио и дети.
Навстречу нам по каменным ступенькам с шумом высыпали ребятишки. Они облепили нашу машину и делали с ней все, только что не прокалывали покрышек и не бросали зажженных спичек в бензобак.
Керман выбрал самого большого и крепкого из них и дал ему полдоллара.
— Не разрешай своим дружкам подходить к машине, и ты получишь другую половину, — сказал он.
Мы поднялись по ступенькам и увидели два длинных ряда почтовых ящиков. Квартира Фридлендера находилась на пятом этаже — № 25, лифта не было, мы пошли пешком.
— Для меня будет счастливый день, если его не окажется дома, — сказал Керман, когда остановился на четвертом этаже передохнуть.
— Ты слишком много пьешь, — сказал я и стал подниматься по лестнице на следующий этаж.
Мы оказались в длинном мрачном коридоре. У кого-то в квартире радио разрывалось от джаза. От его горячего дыхания, казалось, весь коридор ходит ходуном.