Значит, признания — пусть это даже не царица доказательств — ей никогда не добиться. И придется строить версии: тот господин прибыл позавчера и поселился в пансионе, уверяет, что занимается продажей брошек или пилок для ногтей, а на самом деле… Придется искать местного констебля — чепуха, в общем; и чем ближе машина приближалась к Селборну, тем более невыполнимой казалась Полине простенькая вроде бы просьба Кадароса.
Ничего не выйдет.
С таким настроением Полина вышла из машины, попросив Джесса остановиться у двухэтажного дома из красного кирпича с надписью на фасаде: «Пансион „У камина“».
Толкнув тяжелую дверь, Полина вошла в холл, уютный, ненавязчиво обставленный, надо бы и у себя сделать такую перестановку. У конторки сидела, положив ноги на подставочку, старушка-божий одуванчик, лет ей было не меньше восьмидесяти, а может, и все сто — под стать мебели. Старушка, естественно, что-то вязала, и на вошедшую Полину даже не подняла взгляда.
Полина подошла ближе, неслышно ступая по толстому ворсистому ковру, так и не придумав первой фразы, с которой следовало бы начать разговор.
— Добрый день, дорогая! — сказала старушка, не отрываясь от вязания. — Если вас интересует пансион, то вынуждена вам с сожалением отказать, поскольку все комнаты заняты, ближайший выезд ожидается в следующую пятницу, но сразу же номер будет занят мистером Денновером, сделавшим заказ по телефону…
Речь хозяйки тянулась, как нить, которую она ловко пропускала спицами, — прервать ее было все равно что распустить вязание.
— Мое имя миссис Макс Батурин, — сказала Полина, — я живу неподалеку…
— В «Меллори-хауз», — закивала старушка, так и не удосужившись взглянуть на посетительницу. — Конечно. Вы неплохо говорите по-английски, но слишком по-иностранному, если вы понимаете, что я имею в…
— Простите, — прервав монолог посреди фразы, хозяйка пансиона подняла наконец на Полину взгляд и мгновенно оглядела ее с головы до ног, будто магнитным щупом прошлась, определяя, нет ли на теле гостьи взрывоопасных предметов. — Простите, миссис Батурин, я слишком много разговариваю, а что вы хотите, сижу тут одна, бывает, сама с собой начинаешь беседовать… Здесь, конечно, есть с кем, но… Не всякий, с другой стороны, любит, когда… О Господи, я опять… Зовите меня миссис Элиза, договорились? И не обижайтесь, милая, ваш английский не хуже любого другого. Даже мистер Блэр вчера в парламенте сказал такое, что я бы непременно решила, будто это француз или, хуже того, американец. Садитесь вон в то кресло, хотите чаю, я сейчас позвоню мисс Кардифф…
— Нет, спасибо, я на минуту. — У Полины разболелась голова от слов, от полумрака, от томной, вязкой ауры этого заведения. Она подошла ближе, но садиться не стала. — Я только хотела спросить… Понимаете, я ищу человека. Знакомого. Он приехал позавчера. То есть обещал приехать. Вы не знаете ли…
— Знаю, — кивнула миссис Элиза, — конечно, знаю. Правда, он не сказал, что он ваш знакомый, а между тем, это ему, несомненно, помогло бы.
— Да? — сказала Полина. — Кто это? И где он?
— Кто? — миссис Элиза бросила на Полину короткий, но выразительный взгляд, полный сомнения. — Это вам лучше знать, милая, ведь он ваш знакомый, верно? А где — ясно, где можно найти подобных типов: в заведении у Джорджа Прескотта. Извините, но в свой пансионат я бы его не поселила, даже если бы была свободная комната, вы понимаете, что я имею в виду, поскольку знаете этого человека.
— Я его не знаю! — воскликнула Полина.
— Да? — удивилась миссис Элиза, оставив, наконец, вязание и переключив на Полину все свое внимание. — Если я не ослышалась… у меня, конечно, давно проблемы со слухом…
— Я не сказала, что знаю этого человека, — объяснила Полина. — Это знакомый наших знакомых из Лондона. Мне даже имя его не известно. Просто наши лондонские знакомые попросили узнать, где его можно найти…
Объяснение выглядело неубедительным, и Полина поняла бы миссис Элизу, если бы та сказала: «Милая, придумайте версию получше». Но хозяйка сказала лишь: