Она со всхлипом, вырвавшимся откуда-то из самых глубин души, нажала педаль газа, вырулила на мостовую. Двинулась вниз по улице. Она плакала, стонала и кусала губы, понукая себя следить за дорогой и поворачивать руль из стороны в сторону, выбирать путь и переключать рычаг коробки передач. Едва не врезалась в стоявшую на светофоре «девятку», успела затормозить в последний момент. А потом едва заставила себя тронуться с места — мотор заглох, — и она готова была уже бросить машину, выйти и упасть на холодный асфальт.
Если бы не звонок Павла… Он точно нарочно выбрал время, чтобы рассказать ей о своих свершениях. Успокоить. Сообщить о том, что ничего изменить уже невозможно. Механизм запущен, обратного хода ему не будет, разве досадная случайность, одна на миллион, та самая случайность, что всегда стояла и стоит на ее пути, разве что она неожиданно вмешается.
Но Серафима знала, что не вмешается. Недаром она попыталась предотвратить неизбежное… пыталась и не смогла. Звонок Павла разрушил все построения махом.
И ей снова придется действовать самой. Так, как действовал бы Павел, будь он на ее месте. Так действовал бы Алексей, рожденный свободным. Так действовал и ее отец, прежде, в недавние времена, когда он еще мог обходиться без посредников в любом деле, когда не был прикован к инвалидной коляске и всякое действие неизменно проводил в жизнь в одиночку.
Она же так поступать почти никогда не смела; да и ни к чему было, воспитание, данное ей жизнью, заключалось как раз в противоположном. Воспитание, сходное с тем, что получил Павел, хоть в этом они немного схожи, в том, в чем никогда уже не признаются друг другу. Несвобода объединила их — за те пять лет, что они провели вместе, несвобода стала их второй родиной — несвобода же и разлучила.
Она вышла за Алексея, оставив истинным своим мужем Павла. Потому-то, она так и не смогла ответить своему отражению в зеркале на закономерный вопрос о любви. Потому она не выдержала испытания. И потому была вынуждена обратиться за помощью к другому несвободному. К Павлу.
Павлу, ныне восставшему.
Восставшему не без ее участия. И по ее вине. Копившему тайком даже от нее силы и враз выступившему против своего покровителя Караева. Едва только она пригласила его на встречу, ту, о которой потом вспоминала и с ужасом, и с отвращением, и с любовью. И принудила его принять решение, которое она готовила для себя.
Он просто воспользовался ситуацией в своих интересах. Привязал ее к себе еще больше. А сам поторопился от сковывающей его самого воли избавиться.
Кажется, Караев все же прознал о тайных попытках Павла уйти из-под опеки. Нет сомнений, что он попытается вернуть его на прежнее, занимаемое им с двадцати лет, место.
Если сможет. Ведь Павел еще очень молод, моложе ее на пять лет… а уже сделал шаг вперед. Он решился. Выступил из тени, преодолел сомкнутые вкруг него благостные тенета и стремительно удалялся.
Если бы не это, нужда в Алисе отпала бы сама собой, у нее было бы больше времени… нет, о времени лучше не думать… Довериться чудесным рукам Алисы. Слушать ее спокойный голос, неторопливо повествующий о том и о сем, и, отпустив мысли на вольные хлеба, предаться неге. Почувствовать очарование уверенности в другом человеке.
Человеке, научившемся принимать решения.
Павел взял в руки мобильный телефон. Он вздрогнул, едва не выронив пиликавший аппарат из рук.
— Да? — И тут запищал селектор. Павел наклонился к нему, произнес быстро: «минутку» — и снова сказал в трубку в руке: — Я слушаю.
— Их трое. Двое известных вам лиц и телохранитель кого-то одного из них.
Голос того человека, который именовался в своей среде «главным», произносил слова ровно и, пожалуй, излишне холодно, точно сообщал о текущей работе, или просроченных платежах. О чем-то, о чем упоминается всякий раз в начале подобных бесед.
А из селектора донеслось: «Здесь Иван Семенович, ему необходимо срочно вас видеть».
Павел вздрогнул от неожиданности. Иной раз необходимость быть все время на людях дает сбои — сбои чрезвычайно неприятные, невыносимые, порой просто неразрешимые. Как сейчас. Заставить Ивана Семеновича ожидать в приемной, хотя бы минуту, было невозможно, впустить в кабинет — тем более предупредить о важном звонке — нет ничего хуже.
Павел произнес в селектор как можно громче: «Сейчас разберусь…» — и выключил его, давая возможность решать посетителю, с чем именно ему приходится разбираться. И снова вернулся к сотовому.