“Да, — подтвердила машина. — Шесть фото”.
— Где фотографии?
Кашкин подпрыгнул от нетерпения.
“В ящике бюро”.
Даже Гордон не выдержал. Он подошел к бюро и стал выдвигать один ящик за другим. Очень скоро он положил на стол шесть снимков.
С небольшими изменениями в ракурсе они изображали одно и то же существо, походившее не то на обезьяну, не то на дикого человека. Низкий лоб с выдающимися надбровными дугами, неразвитый нос, покатые плечи, длинные узловатые руки и короткие, как у медведя, ноги. “Снежный человек” стоял, прислонившись спиной к скале, чуть наклонясь вперед, повернув голову. Глаза едва различались под нависшими волосами.
— Да… Красавец! — восхитился Кашкин. — Но какова сенсация! — пришел он в еще больший восторг. — Вот это, я понимаю, открытие!
— Почему они о нем умалчивали? — в недоумении произнес Гордон. — Не понимаю… Почему, — спросил он протоколиста, — сообщение о “снежном человеке” не передали на Землю?
“Горышев сказал, чтобы сообщение передал Дубровский. Дубровский говорил, чтобы передавал сообщение Горышев”.
— Нелепый спор, — удивился Гордон. — Почему Горышев хотел, чтобы передавал Дубровский?
“Потому что Дубровский в эти дни был старшим смены”.
— А почему Дубровский считал, что сообщить о “снежном человеке” должен Горышев?
“Потому что Горышев сделал открытие”.
Кашкин вдруг свистнул.
— А что, если их утащили “снежные люди”?
— Какие еще “снежные люди”? — рассердился Гордон. — На снимках одна и та же обезьяна.
— Но не могла же эта обезьяна существовать в одиночку! Их, может быть, целое стадо. Дубровский чинил наружный канал, включил его на какую-то секунду, услышал свист вожака и бросился на выручку Горышева. Они утащили и его.
— Не оставив следов на снегу?
— Может быть, они прыгают метров на двадцать сразу?
— С такими ногами не прыгнешь!
— Тогда могли бросить аркан или еще что-нибудь. И втянуть прямо на скалы. Уж, наверное, “снежные люди” — отличные скалолазы.
— Гм… — Гордон заколебался. — Ты, я смотрю, фантазер.
— Теперь понятно, почему они сделали замок, — продолжал возбужденно Кашкин. — Простой засов обезьяна легко откроет. Замок — против денежного человека”. Но что они прячут на складе? Ну-ка, — обернулся он к протоколисту, — можешь ответить на такой вопрос: что на складе, понимаешь, там, в пещере, снаружи, под замком?
“Снежный человек”, — ответил протоколист.
— Вот это номер… — озадаченно прошептал Кашкин. — Были бы мы хороши, если бы нашли ключ и открыли дверь. Так вот что означает череп с костями! Напоминание об осторожности.
— Надо взять сверло, — сказал Гордон, — и фонарик.
…Осмотрев внимательно дверь, они убедились, что в толстых досках кто-то уже пробурил с десяток отверстии.
— Для воздуха, — сообразил Кашкин. — А замок — чтобы сородичи не выручили.
Он прильнул к одной из дырок.
Гордон пристроился к соседнему отверстию.
Луч фонарика уперся в стену пещеры.
Оба вздрогнули. Прямо против них, прижавшись к стене, стояло существо, которое они только что рассматривали на снимках.
“Снежный человек” стоял в позе напряженной неподвижности. Крупными ноздрями, обращенными вперед, он, видимо, втягивал воздух. Ростом он превышал человека.
— Осторожнее… — прошептал Кашкин. — Видишь, в лапище камень! Запустит в глаз…
Оба затаили дыхание. Ни звука не доносилось и из пещеры. “Снежный человек” замер.
Гордон переместил фонарик, приложил к другому отверстию. Луч ударил в скошенный лоб, сверкнули в бурых космах точечки зрачков.
Что-то знакомое показалось Кашкину в этом взгляде.
— А ну-ка пошумим! — предложил он вдруг.
И принялся барабанить в дверь рукояткой сверла.
Обезьяна даже не шевельнулась.
— Сдохла? Мумия?
Труп? Кашкин уже снимал замок.
— Бутафория, — бросил он. — Не требуется никакого ключа.
Он распахнул дверь. У стены все в той же позе, в точности повторяющей изображение на фото, стояло чудовище, еще более страшное при дневном свете.
Кашкин подошел к “снежному человеку” и взял его за подбородок.
— Камень, — сказал он. — А глаза — из застежек от комбинезона.
Теперь и Гордон мог убедиться, что из стены выступал горельеф.
— Сработано грубо, но впечатляет, — произнес Кашкин. Он отступил на шаг. — Конечно, люди дотошные найдут разные отступления в анатомии. Но ведь как живой!
— Грандиозная мистификация, — нахмурился Гордон.
Они обернулись и посмотрели на заснеженную площадку, где обрывались следы.
— Был миг, — признался Гордон, — когда я подумал, что, может быть, они заперты здесь, в пещере. Ты с твоими фантазиями подействовал и на мое воображение. Какой-то конфликт со “снежным человеком” мог кончиться тем, что они оказались бы внутри, а он снаружи: защелкнуть замок обезьяне ничего не стоит.
— Они увидели бы нас в дырку и подняли шум.
— Про дырки я не знал.
— Где же все-таки ребята?
Тихо. Безветренно. Снежинка, слетевшая с кручи, сверкая на солнце, легла на белую пелену.
Впервые чувство тревоги словно пронзило Кашкина. Опасности не бутафорские, а самые настоящие окружали живущих на восьмом километре к Луне.
— Мы не приблизились к решению загадки ни на шаг, — огорченно резюмировал Кашкин.
И тут же хлопнул себя по лбу. Удар, правда, пришелся по пластиковому шлему.
— Мы дураки, — убежденно сказал он. — Самые настоящие остолопы. Мы не подумали о ветре.
— При чем здесь ветер? — удивился Гордон.
— Несчастье! — воскликнул Кашкин. — Произошло несчастье. Их унесло ветром!
— Ну знаешь…
Но Кашкин уже шагал к месту, где обрывались следы.
— Местность идет под уклон. Видишь? Порыв ветра — и их нет.
— Я скорее поверю, что они провалились сквозь землю, — сказал Гордон.
Он попробовал сделать несколько шагов в направлении, куда вели следы. Снег был неглубокий, едва больше, чем по щиколотку, грунт под ним твердый.
— Здесь не провалишься. Ни ямы, ни канавы.
— Я же говорю: их подхватил порыв ветра.
— В ветер я не верю, — возразил Гордон. — Мы прилетели — был полный штиль. Но давай посмотрим.
До ограды шла снежная целина. Дальше сквозь редкие ячеи сетки виднелся склон, прямо уходящий вниз. Шагах в пятнадцати начинался уже обрыв. На снегу ни царапины.
— Если они перелетели через ограду, — неуверенно сказал Кашкин, — то их пронесло прямо туда…
Он вздрогнул.
— Ты куда?
Кашкин, цепляясь за проволочные узлы, лез на сетчатую стену.
“Выходить за границы территории станции категорически запрещено”, — глухим твердым голосом произнес ближайший столб.
— Интересно, что сказал этот столб, — пробурчал зло Кашкин, — когда Горышев и Дубровский пролетели тут по воздуху. Все предусмотрено, а людей нет!
Кашкин продолжал висеть на сетке, не обращая внимания на предупреждающие возгласы столба. Наконец он слез.
— Ничего не видно.
— Поговорить еще раз с протоколистом? — в раздумье произнес Гордон.
— Эта машина только сбила нас с толку! — Кашкин говорил с досадой: — Не понимает юмора, не знает студенческих поговорок — представляю, как она изобразит наше поведение. В ее изложении мы будем выглядеть полными идиотами. Я — во всяком случае. Ты, конечно, ей больше импонируешь.
— Ты зря злишься! Машина ни в чем не виновата. Горышев специально мистифицировал Дубровского. И уж если он поверил в “снежного человека”, чего ты хочешь от машины! Главная беда и том, что неизвестно, о чем спрашивать протоколиста. Нужны новые данные, тогда появятся и новые вопросы. Знаешь что? Посмотрим показания всех приборов за час до нашего прибытия!
— Вдруг зафиксировали землетрясение?
— Я бы не исключил и землетрясения.