Об этом говорят писцовые книги — поземельные описи того времени. Так, на 1622 год в трех уездах к югу от Оки — Белевском, Мценском и Елецком — у местных дворян сидело на землях 1187 крестьян и 2563 бобыля, то есть безземельных или совсем маломощных бобылей было вдвое больше собственно крестьян. Земледелие, испытавшее крайний упадок в начале столетия, приходило в прежнее состояние очень медленно.
Это отражалось на экономическом положении дворян, их служебной пригодности. В ряде южных уездов многие из них не имели земли и крестьян (однодворцы), а то и усадеб. Некоторые же из-за бедности становились казаками, холопами у богатых бояр, монастырскими служками или, по словам тогдашних документов, валялись по кабакам. Правительство повышало денежное жалованье таким обедневшим дворянам, для чего увеличивало налоги с крестьян. А они, чтобы избежать их, уменьшали сбою запашку (тягло несли с пахотной земли), что тормозило подъем земледелия.
К середине столетия в Замосковном крае около половины земель, местами и более половины, писцы относят к категории «живущей», а не пустой пашни.
Главный путь развития сельского хозяйства этого времени — экстенсивный: в хозяйственный оборот земледельцы включают все большее количество новых территорий. Быстрыми темпами идет народная колонизация окраин. По мере ослабления натиска крымцев русские и украинские крестьяне тянутся к югу. К середине века они доходят до Белгородской засечной черты. Потом переходят ее, и их поселения появляются по рекам Хопру, Медведице и в других местах.
С конца 50-х-60-х годов переселенцы во многом числе идут в Поволжье, Башкирию, Сибирь. С их приходом земледелием начинают заниматься в тех местах, где его раньше не было, например в Сибири. Здесь возникло несколько очагов земледелия: Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейско-Красноярский, Илимско-Ангарский, Нерчинский. К концу века в Сибири возделывалось до 100 тысяч десятин пашни, с которых собирали до 4 миллионов пудов зерна.
В Европейской России господствующей системой земледелия было трехполье. Но в лесных районах Замосковного края, Поморья, да и в северных районах южной окраины применялись подсека, перелог, двухполье, пестрополье. В Сибири на смену перелогу во второй половине века постепенно пришло трехполье.
Больше всего сеяли рожь и овес. Далее шли ячмень и пшеница, яровая рожь (ярица) и просо, гречиха и полба, горох и конопля. То же в Сибири. На юге пшеницы сеяли больше, чем на севере. В огородах разводили репу и огурцы, капусту и морковь, редьку и свеклу, лук и чеснок, даже арбузы и тыкву. В садах — вишню, красную смородину, крыжовник (крыж-берсень), малину, клубнику, яблони, груши, сливы.
Урожайность была невысокой. Часто повторялись неурожаи, недороды, голод. Причины лежали в крепостническом характере хозяйства, климатических особенностях (вымерзание и вымокание посевов в центре и на севере страны, засуха и нашествия саранчи на юге).
Основой развития животноводства являлось крестьянское хозяйство. Из него феодалы получали тяглых лошадей для работы на своих полях и столовые запасы: мясо, живую и битую птицу, яйца, масло и прочее. Среди крестьян имелись, с одной стороны, многолошадные, многокоровные; с другой — лишенные какого-либо скота. Скотоводство особенно развивалось в Поморье, на Ярославщине, в южных уездах.
Рыбу ловили везде, но особенно в Поморье. В северных районах, Белом и Баренцевом морях ловили треску и палтуса, сельдь и семгу; промышляли тюленей, моржей, китов. На Волге и Яике особую ценность представляли красная рыба, икра.
В натуральном сельском хозяйстве господствовало мелкое производство. Отсюда — плохая обеспеченность крестьянина продовольствием, хронические голодовки. Но уже тогда рост общественного разделения труда, хозяйственная специализация отдельных районов страны способствовали увеличению товарного обращения. Избыток хлеба, поступавшего на рынок, давали южные и поволжские уезды.
В ряде случаев бояре, дворяне, монастыри расширяли собственную запашку, занимались наряду с этим предпринимательской деятельностью и торговлей. К примеру, боярин Б. И. Морозов, свояк царя Алексея Михайловича, продавал десятки тысяч четвертей хлеба, производившегося в его огромных владениях. Не гнушался скупать зерно у других владельцев и с выгодой перепродавал его, используя благоприятную рыночную конъюнктуру. В его нижегородских и арзамасских вотчинах крестьяне изготовляли поташ, и боярин наживал на нем немалые деньги за границей. Доходы шли также с винокурен, «руден» и железоделательного завода, мельниц и квасниц. Один из современников-иностранцев пишет, что Морозов выручал десятки тысяч рублей в год (сотни тысяч по курсу конца XIX века); его отличала «такая же жажда к золоту, как обыкновенно жажда пить».