Запись в альбоме
В то же время на выставке Литовского художественного общества в Вильнюсе на почетных местах экспонируются «Соната пирамид», «Жертва», «Замок», «Жемайтийское кладбище», «Арка Ноя» и книжные инициалы. В декабре 1909 года в Москве открывается 7-я выставка «Союза русских художников», где показываются «Жемайтийское кладбище», «Рай» и «Баллада». Затем выставка переносятся в Петербург. Рецензируя выставку, А. Бенуа причисляет Чюрлёниса к талантливейшим мастерам России, ставит его имя рядом с именами Петрова-Водкина, Рериха. Серебряковой, Юона.55 Правда, утверждая, что он «смог бы быть большим, очень большим художником», критик видит и слабые стороны его мастерства. Он замечает, что «внешность произведений» Чюрлёниса страдает от «слишком незначительных размеров» картин, не соответствующих «их психологической, вдохновенной основе». «Если бы я был богат, — пишет Бенуа, — я бы пришёл на помощь ему, заказав огромные фрески в каком-нибудь здании, посвящённом человеческому познанию, и я убежден, что в этих фресках он сумел бы превозмочь тот оттенок дилетантизма, тот оттенок иллюстративной легкости, что портят впечатление от его композиций».
В апреле 1910 года «Союз русских художников» раскалывается. Выделившаяся из него группа петербургских мастеров воссоздает общество «Мир искусства». Его членом зачисляется и Чюрлёнис. При этом руководители общества, и прежде всего Бенуа, видят в нем не рядового участника, а одного из ведущих мастеров нового объединения. На 1-й выставке «Мира искусства» экспонируется «Всадник». «Я думаю, что из всех картин выставки эта — самая одухотворенная, самая вдохновенная страница», — пишет Бенуа.56
Именно в это время Скрябин создает своего «Прометея» («Поэма огня», 1910). где музыкальная партитура сопровождается световой, красочной. Таким образом, связь между звуком и цветом, давно подмеченная людьми, находит свое воплощение в музыке. «Прометей» с этой точки зрения выглядит произведением, в котором Скрябин идет навстречу не только Блоку и А. Белому с их тяготением к музыке слова, но и Чюрлёнису.
Впрочем, сам художник не знает об этом. Одиночество и непонимание преследовали его всю жизнь. Теперь пришло самое страшное — он, как язычник поклонявшийся дружбе и братству, влюбленный в жизнь и природу, изолирован от людей в больничной палате, оторван от солнца, леса, моря. Так идут месяц за месяцем. Он по-прежнему слышит настойчивый звон колокола, зовущего к труду, к созиданию, но не может найти спасение от пустыни одиночества в творчестве — режим запрещает рисовать и заниматься музыкой. Жизнь становится бесцельной. Мечты больше нет.