На подушке покоились две головы. Не одна, а две!
Я принудил себя нагнуться над постелью и удостовериться в увиденном в том, что обе головы принадлежат одному существу и сидят на одной шее.
Отшатнувшись, я согнулся пополам, и меня вырвало. Я побрел было к двери, но краем глаза углядел хромоногий стол с кухонной утварью. Пытаясь схватить кастрюли и сковородку, я налетел на стол и перевернул его. Сжимая в одной руке сковородку, а в другой кастрюли, я вывалился на улицу.
Голени мои подломились, и я плюхнулся на землю. Лицо мое было словно заляпано грязью. Я провел по нему рукой, но ощущение не исчезло. Меня будто всего облили грязью с ног до головы.
– Где ты раздобыл кастрюли? – спросила Синтия.
Что за идиотский вопрос! Интересно, где я мог их раздобыть?
– Есть, где их вымыть? – сказал я. – Колодец или что-нибудь в этом роде.
– В саду протекает ручей. Быть может, найдется и родник.
Я остался сидеть. Тронув рукой подбородок, я стер с него рвоту и вытер руку о траву.
– Флетч!
– Да?
– Там мертвец?
– Мертвец, – подтвердил я. – И умер он давным-давно.
– Что мы будем делать?
– В смысле?
– Ну, надо, наверное, похоронить его…
Я покачал головой.
– Не здесь и не сейчас. И вообще, с какой стати? Он от нас этого не ждет.
– Что с ним случилось? Ты не смог определить?
– Нет, – ответил я коротко.
Она смотрела, как я неуверенно поднимаюсь на ноги.
– Пошли мыть кастрюли, – сказал я. – И сам заодно умоюсь. Потом нарвем в саду овощей…
– Что-то тут не так, – проговорила Синтия. – Мертвец мертвецом, но что-то тут не так.
– Помнишь, ты хотела узнать, в какое время мы попали? Кажется, я знаю.
– Мертвец натолкнул тебя на мысль?
– Он урод, – буркнул я. – Мутант. У него две головы.
– Но при чем…
– Это означает, что нас забросило в прошлое на несколько тысячелетий.
Впрочем, нам следовало догадаться раньше. Низкорослые деревца. Трава желтого цвета. Земля только-только начала отходить от войны. Мутанты вроде двухголового урода там, в доме, были обречены. В послевоенные годы таких, как он, должно быть, было много. Физические мутанты. Через тысячелетие-другое они вымрут, Однако один из них уже умер.
– Ты ошибаешься, Флетч.
– Хотелось бы надеяться, – сказал я, – но абсолютно уверен, что нет.
Не знаю: то ли я случайно взглянул на склон холма, то ли меня насторожило едва заметное движение; но бросив взгляд на холм, я заметил некий предмет конусообразной формы, который быстро перемещался вернее будет сказать, плыл – вдоль гребня. В следующее мгновение он пропал из вида, но я узнал его.
Ошибки быть не могло.
– Ты видела его, Синтия?
– Нет, – ответила она. – Там никого не было.
– Там был Душелюб.
– Не может быть! – воскликнула она. – Ты же сам утверждал, что мы в далеком прошлом. Хотя…
– Вот то-то и оно, – сказал я.
– По-твоему, мы думаем об одном и том же?
– Я не удивлюсь, если окажется, что это так. Должно быть, Душелюб и есть твой бессмертный человек.
– Но в письме говорится про Огайо…
– Я помню. Но послушай. Когда твой предок писал письмо, он находился в весьма почтенном возрасте, правильно? Он полагался на память, а она штука капризная. Где-то он услышал про Огайо; вполне возможно, старик, что рассказывал ему обо всем, упомянул Огайо, но не как ту реку, на которой произошла его встреча с анахронианином, а просто как реку в окрестностях.
Естественно, с годами ему начало казаться, что все случилось именно на Огайо.
Синтия шумно вздохнула. Глаза ее горели.
– Подходит, – проговорила она. – Подходит! Вот река, вот холмы.
Значит, мы стоим на том самом месте!
– Но если он ошибался насчет Огайо, – охладил я ее пыл, – то клад могли спрятать где угодно. Рек и холмов на Земле не перечесть. Тебя это не обескураживает?
– Однако он называет анахронианина человеком.
– Вовсе нет. Он говорит, что тот выглядел, как человек, но в нем было что то нечеловеческое. Таково было первое впечатление. А потом твой предок и думать забыл про свои ощущения.
– Ты полагаешь?..
– Да.
– Если ты видел в самом деле Душелюба, почему он убежал? Неужели он не узнал нас? Ой, что я говорю! Конечно, нет, – мы же еще не встретились!
Наше знакомство состоится через много-много лет. Как ты думаешь, мы его найдем?
– Попробуем, – сказал я.
Бросив кастрюли и забыв об овощах к обеду, мы кинулись следом за Душелюбом. Я совсем забыл, что лицо у меня испачкано блевотиной. Подъем на холм был тяжелым. Деревья, густые заросли кустарника, каменистые выступы, которые приходилось обходить; местами мы буквально ползли на карачках, цепляясь за корни и ветки.
Лихорадочно карабкаясь по склону, я спрашивал себя, зачем мы так торопимся. Если дом бессмертного человека стоит поблизости от вершины холма, можно не спешить, потому что в ближайшее время его хозяин наверняка никуда не денется. А если дома поблизости нет, тогда эта сумасшедшая гонка вообще ни к чему. Если тот, кого мы преследуем, и в самом деле Душелюб, он давно уже спрятался в укромном местечке или постарался оторваться от нас.
Однако мы лезли все выше и выше, и наконец деревья и кусты расступились, и нашим глазам предстала лысая вершина холма, на которой возвышался дом – видавший виды старинный дом, ничуть не похожий на тот, где я обнаружил двуглавого мертвеца. Дом был обнесен аккуратным частоколом, который, видно, только на днях выкрасили в белый цвет. У крыльца росло дерево, усыпанное розовыми цветками; вдоль забора были посажены розы.
Окончательно запыхавшись, мы упали на землю. Наша взяла: вот он, дом анахронианина!
Отдышавшись, мы сели и оглядели друг друга.
– Да, – протянула Синтия. – Ну у тебя и видок.
Достав из кармана своей куртки носовой платок, она вытерла мне лицо.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Мы встали и неторопливо направились к дому, как если бы нас пригласили туда в гости.
Войдя в ворота, мы увидели на крыльце человека.
– Я опасался, что вы передумали, – сказал он, – и уже не придете.
– Извините нас, пожалуйста, – попросила Синтия. – Мы слегка задержались.
– Ничего страшного, – успокоил нас хозяин. – Вы как раз к ленчу.
Это был высокий худощавый мужчина в черных брюках и темной куртке.
Из-под куртки виднелась белая рубашка с расстегнутым воротом. У него было бронзовое от загара лицо, волнистые седые волосы и коротко подстриженные, с проседью, усики.
Втроем мы вошли в дом. Комната, где мы очутились, была маленькой, но обстановка ее поражала неожиданной изысканностью. У стены стоял буфет, на нем – кувшин. Середину комнаты занимал покрытый белой скатертью стол. Он был уставлен серебряной и хрустальной посудой. К столу были придвинуты три стула, на стенах висели картины; ноги утопали в пушистом ковре.
– Мисс Лансинг, пожалуйста, садитесь сюда, – пригласил наш хозяин. А мистер Карсон сядет напротив. Приступим к еде. Суп, я уверен, еще не успел остыть.
Нам никто не прислуживал. Невольно складывалось впечатление, что в доме, кроме нас троих, никого нет, хотя, подумалось мне, наш хозяин вряд ли готовил кушанья самостоятельно. Мысль мелькнула и исчезла, ибо она никак не соответствовала изысканности комнаты и богатству сервировки.
Суп был превосходным, свежий салат приятно похрустывал на зубах, отбивные таяли во рту. Вино удовлетворило бы самый утонченный вкус.
– Быть может, это вас заинтересует, – сказал наш радушный хозяин. Дело в том, что предположение, которое вы выдвинули – надеюсь, не для красного словца – при нашей последней встрече, показалось мне весьма любопытным, и я тщательно его обдумал. Как было бы здорово, если бы человеку вдруг представилась возможность собирать не только свои собственные впечатления, но и впечатления других людей. Вообразите, какое богатство ожидало бы его в преклонном возрасте. Он одинок, старые друзья умерли, а познавать новое он не способен чисто физически. Но он протягивает руку и снимает с полки шкатулку, в которой, если можно так выразиться, заключены впечатления прежних дней; открыв ее, он переживает тот или иной случай заново, причем ничуть не менее остро, чем в первый раз.