Максик согласно кивнул. Альберт Мухин отрицательно покрутил головой. Тумбо раздраженно дернул ушами.
— Не имеет смысла говорить вам о высоком: о предназначении мецената, катарсисе и поэтике Аристотеля.
И заговорил. Не меньше четверти часа перечисляя способы скоростного выращивания деревьев для театральных стен, влагостойкие качества ланкастерского тростника для крыши. Описывая воспроизведение технологии гобеленного ткачества семнадцатого века, эталонные цветовые решения шекспировских пьес и проблемы клонирования театральной крысы. А под конец наизусть процитировал арендное обязательство актера и директора Бёрбеджа с поправками и дополнениями, вынудившее оного директора разобрать по бревнышку и перевезти свой «Театр» в Лондон, где тот и получил громкое название, хотя на деле был вовсе не круглым, а восемнадцатигранным…
Следователи тупо кивали, изо всех сил стараясь не утратить нити повествования.
«Подумаешь, — глухо бурчал Максик себе под нос, — я с выносной памятью тоже работать умею».
Следователи — звучит гордо. Особенно если это следователи по делам таинственным и необъяснимым, с бритвой Оккама охраняющие реальность от «лучей Лазаря» и летающих тарелок, скрупулезно отделяющие зерна от плевел по методу Сандрильоны. Но! Максим Лебединский и Альберт Мухин стояли в начале своей карьеры. Даже ступенькой ниже — у них была преддипломная практика. И почему многомудрый глава управления следственного комитета доверил зеленым практикантам дело галактического резонанса, оставалось только гадать. Может, эти двое ему категорически не нравились. А может, потому что солидные и надежные сотрудники сейчас находились в отпуске. Гадай — не гадай, а дело поручено, и точка.
— А почему он говорит о себе в среднем роде? — ошалевающий от избытка информации Бертик уцепился за простодушное и земное.
— У тумбо девять полов, непонятно, как переводить, — отшепнулся Максик.
Мухин икнул и вцепился в стул:
— И как они… договариваются о…
— По скайпу, видимо, — Лебединский пожал плечами.
— Эх, молодые земляне! Я подозревало, что пошлая проза для вас важнее шекспировского стиха! Совсем не зря великий отказался от актрис в пользу мальчиков! — выдал возмущенную реплику Офелия, раздуваясь и опадая. — Он избавил себя от множества проблем. Но… снисходя к прискорбному невежеству и достойной жалости дуали… в этом году я буду основой, могучим фундаментом, собирателем света для юной семьи, базовым черным.
Стол под слоником подозрительно затрещал.
— Позитивный цвет, — вклинился Максик, показывая напарнику кулак. — У Шекспира он обозначает постоянство?
О'Нимфа сделался серо-золотистым — признак снисходительной благосклонности — и предложил практикантам следовать за собой.
Марш-броском они миновали туристическую зону, где голограммы в коротких повторяющихся циклах представляли сценки английской жизни семнадцатого века или поставленных в «Глобусе» пьес. Офелия, как огромный шмель или Карлсон, живущий на крыше, жужжал впереди.
Максику с трудом удалось увести Мухина от Гамлета, с энергией экскаватора выбрасывающего виртуальную землю из виртуальной могилы. Бертика интересовало, с какой периодичностью на отвале возникает череп бедного Йорика.
— А сейчас мы с вами вступаем в храм! — пафосно объявил тумбо, отпирая квадратные зеленые ворота. Но не вступил, а влетел. Следователи синхронно шагнули следом.
Коренастый Бертик: широкий торс, короткие ноги, бритая голова, — и Максик: исхудавшая цапля в белом льняном костюме, — походили друг на друга, как отражения в кривых зеркалах. Но замерли, задрав головы, и восхищенно выдохнули одинаково. По обе стороны от них подковы трехъярусных деревянных галерей сходились к двухэтажной сцене, подпертой круглыми столбами с капителями и укрытой тростниковым навесом. Перед ними лежало круглое ристалище — на таком мог бы проводить домашние рыцарские турниры некрупный феодал. Или даже крупный.
Чувство сдержанной гордости окрасило тумбо в миртово-зеленое.
— Полная идентичность историческому зданию. На входе каждый наш зритель получает модуль для создания виртуального костюма семнадцатого века согласно купленному билету и бутылку сливового безалкогольного эля. Оплатившим стоячие места в «яме» вручаются также сувенирный пенни — цена за такое место при Шекспире — и на выбор орешки или апельсины. Ну, пройдите вперед. Послушайте, как хрустит! Граундлинги[2] лущили орехи себе под ноги, при раскопках нашли просто залежи скорлупы и апельсиновых косточек. А мы следуем традициям.