Этот вопрос, естественным образом, остался без ответа. Я на него ответить не мог, а всем остальным не было до этого никакого дела. Все ожидали от Моргана речи о своём освобождении, которое несколько затягивалось. Что было, впрочем, не удивительно, после всего нами пережитого.
Картинно выйдя перед нами, «генерал-адмирал» Генри Морган, отставив левую ногу вперёд и положив правую руку на богато изукрашенный эфес морского палаша, начал свою речь. Сделав паузу, он обвёл своим презрительным взглядом всю жалкую толпу заложников, некоторых из которых уже выкупили.
— Испанцы, — на неплохом испанском заговорил он, — вините в своих несчастиях своего губернатора. Это трусливое ничтожество, которое предало вас и оставило наедине со своим горем и несчастиями. Мы, благородные каперы, прошу заметить, господа, мы каперы, а не пираты! Ну, если вам гораздо больше нравится название флибустьеры, можете именовать нас именно так, но отнюдь, не пиратами.
— Так вот, мы вынуждены стребовать от подданных Испании репрессалии от ущерба, понесённого добропорядочной Англией и независимой Францией. Вините в этом самих себя и свою королеву. Мы же, всего лишь, выполняли свой долг перед Англией и Францией, согласно выданных нам каперских грамот!
И он помахал перед заложниками, потрясёнными таким цинизмом, некоей бумагой, свёрнутой в свиток, с висящими на ней различными разноцветными печатями. Никто из стоящих пленников не мог рассмотреть диковинную бумагу, а тем более, её прочесть, да это было и ни к чему.
Генри Морган обвёл ещё раз долгим взглядом притихшую толпу, наслаждаясь созданным им впечатлением и сделав театральную паузу. По лицам стоящих перед ним людей можно было прочитать всю гамму чувств и переживаний, которые овладели ими. Отчаяние, надежда, ожидание, страх, тщательно скрываемая ненависть, вера в невозможное, по ним можно было писать картину «Возвращение спасителя».
А этот англичанин, находящийся на вершине триумфа, походил сейчас на огромного змея, загипнотизировавшего толпу кроликов и выбиравшего, кого из них сожрать первым, а кого потом. Остро блеснул в лучах утреннего солнца медальон, висевший на груди у пирата. Волна чистой энергии, исходящей от него, толкнула в грудь меня и падре. Не знаю, что почувствовали женщины, а мы с падре определённо чувствовали силу, излучаемую этим артефактом.
— Силён, он определённо силён, — проговорил падре Антоний.
После затянувшейся паузы, довольный произведённым эффектом, Морган продолжил свою речь.
— Друзья! Прекрасные сеньоры и сеньориты!
На этом месте его высокопарной речи я оглянулся, ища глазами прекрасную женщину, но её нигде не было видно. Среди пленников ходил слух, что её уже выкупил муж, вернувшийся из Перу, и забрал отсюда. Что же, ей повезло не слушать этот пафосный бред, в ожидании своей судьбы, и, скорее всего, смерти.
— Кабальеро и падре!
Ооо, нас тоже включили в это список, какая честь, и всё, наверное, только ради денег. Цинизм двадцать первого века и англосаксонский диктат научили уже каждого россиянина с подозрением относиться к сладким речам и бесконечным обещаниям всех и каждого.
В красивую обёртку мало кто верил, а доверие уже шло как отдельный бонус, который невозможно было купить ни за какие деньги, а только обрести, по крупинкам собирая свою репутацию.
Вот и слова этого щёголя, за спиной которого стояла толпа вооружённых пиратов, мало тронули моё сердце, да и, судя по глазам падре Антония, его тоже.
— Данной мне выборной властью и каперской грамотой, я иду вам навстречу и…
Голос его поднялся на два тона выше и, видимо, усиленный магически, внезапно загремел в ушах у каждого, вонзаясь острыми кинжалами слов прямо в черепную коробку, резонируя через кость.
… и предлагаю вам, любезные испанцы, выкупить себя в ближайшие три дня! Если этого не произойдёт, то я буду вынужден пригласить вас на наши корабли и привезти на Ямайку, где вы будете проданы, как рабы. Если, конечно, вы сможете перенести все тяготы плавания до неё.
И он улыбнулся хищной улыбкой, обнажив мелкие острые зубы хорька. Толпа ахнула, осознав, что её мучения не остались в прошлом, а только видоизменились, грозя окончиться ещё более печально, чем они начались.
— Но сердце англичанина не камень, — снова продолжил Морган, перестав улыбаться и перейдя к строгому деловому стилю, — у меня есть для вас приятная новость. Мы торопимся, и потому береговое братство решило снизить сумму выкупа на… скажем… ммм… Да, на целых десять процентов!
— Оооо, любезные испанцы, это огромная скидка, просто огромная, — услышав гул разочарования, повторил он, — не стоит так огорчаться, я иду вам навстречу, можно сказать, бегу, а вы… неблагодарные! У вас есть три дня, не больше!