— Бац, — и сильный удар справа опрокинул меня на землю, вырвав мою руку из руки дуэньи, отчего я почти потерял сознание. В голове зашумело, а из носа обильно закапала кровь.
— Как вы смеете, ландроны, поднимать руку на благородного юношу. Он выбрал свою судьбу, и он достоин почётной смерти, вы, лживые английские собаки!
— Заткнись старуха, иначе мы привяжем твои ноги и руки к колышкам, и войдём в твои райские кущи, даже не посмотрев на твой возраст. Вы, целительницы, следите за собою и своим телом, так что, думаю, ещё порадуете всю нашу компанию.
И пираты стали громко смеяться, разевая в восторге свои пасти, со сгнившими зубами, а то и обнажая голые дёсны, с двумя-тремя опилками. Всё-таки, цинга не добавляет никому красоты.
— Вы не посмеете! Я нужна вам, как целитель.
— Ха, мы уже завершили здесь все свои дела, и ты нам больше не нужна, старая ведьма. Схватить её!
— Стойте, — дуэнья Анна внезапно подобралась, её глаза потемнели и стали похожи на глаза старой вороны, многое повидавшей на своём веку и давно склевавшей трупы тех, кто охотился за ней несколько поколений.
— Стойте, животные, я всё равно не достанусь вам, ни при каких обстоятельствах, и ты, Гнилой Билл, это прекрасно знаешь! Если вы сделаете ко мне хотя бы один только шаг, я прокляну вас и умру, отдав всю свою силу для исполнения проклятия. Вы лишитесь удачи! Несчастья и поражения будут преследовать вас везде, где бы вы ни были, а ваши души достанутся морскому дьяволу, Старому Роджеру, которого вы все так боитесь. Готовы ли вы?
Вся группа пиратов глухо заворчала, и никто не решился шагнуть в её сторону.
— Вы что, оглохли, схватить эту старую мразь, — заорал Гнилой Билл, — уничтожить её, распять на их кресте, пусть умрёт мученицей, в назидание этим католическим собакам. Мерзкие испанцы, я ненавижу их. Вперёд, распять её! Но никто так и не сдвинулся с места. А один из пиратов ответил своему предводителю.
— Не перегибай палку Билл, она права. Если она проклянёт нас, мы это сразу почувствуем, и как только мы окажемся на корабле, ты подвергнешься килеванию, и не меньше трёх раз. Ты готов?
— Трусливые псы, — проворчал Гнилой Билл, высокого роста моряк с грубым, просоленным морскими ветрами лицом и бешеными, словно на выкате, глазами, взмахнув абордажной саблей с зазубренным лезвием.
— А что будем делать с мальчишкой? Он так и не заплатил за себя выкуп, а я не бросаю своих слов на ветер. Я сказал, что убью последнего, значит убью. Или этот щенок тоже пообещает мне, что проклянёт меня. Ха, ха, ха, — рассмеялся он своей грубой шутке.
Этот смех подхватили и остальные, мне же было совсем не весело. В этой шутке юмора, пусть и чёрного, было также мало, как и в чёрной икре, собственно, самой чёрной икры.
Но я не собирался умереть, как пресловутый баран. Да, было время моей инфантильности, но оно, как-то незаметно для меня, ушло. Мне довелось послужить после института в армии год, отдав государству пресловутый гражданский долг.
Конечно, многое я там за год так и не узнал, но вот держать в руках оружие, терпеть неудобства и некоторые лишения, я научился. Мыть казарму и убирать снег с плаца, вот, собственно, и все навыки, которые от нас требовали, давно махнув рукой на неумех и жалобщиков.
Но сейчас я лихорадочно вспоминал то, чему меня пытались научить и отчего я усиленно отпихивался, думая, что это никогда мне в жизни не пригодится. Всё это время, пока пираты препирались с доньей Анной, я рассматривал, чем они были вооружены.
Собственно, ничего необычного у них не было. Почти у всех были пистолеты, напоминающие дуэльные. У некоторых были огромные ружья и рогульки, на которые их, видимо, ставили для удобства стрельбы. Все поголовно имели короткие сабли, самого разнообразного вида, а также тесаки, ножи, кинжалы, даги и прочее холодное оружие, которое висело у них на поясах.
У одного из пиратов я заметил перевязь с метательными ножами, а у Гнилого Билла на груди красовалась кожаная жилетка, с карманами под четыре пистоля, три из которых сейчас торчали в ней, а один, изукрашенный серебряной насечкой, он держал в руке.
У меня же ничего не было. Только толстый живот, пухлые щёки и неизвестно откуда взявшаяся храбрость. В карманах моей одежды, слабо напоминающей камзол, и в карманах свободных штанин, ничего не было. Я лишь чувствовал кожей небольшую тяжесть за пазухой. Сунув туда руку, я нащупал холодный кругляш серебряной монеты.