«Снова ты будешь один. Ты не смог спасти его. Не смог спасти другого», – говорил знакомый голос в голове, но я постарался не обращать внимания на него.
Через какое-то время нашествие прошло, и я услышал Павлова:
– Костя, послушай… – Павлов встал и хотел взять меня за руку, но я вырвался и отпихнул его. Он грустно посмотрел на меня.
– Мы вылечим тебя, – отчаянно сказал я, глядя на стену – скорее себе, чем Павлову. – Вылечим…
Я сел на пол, упёршись в стену, и плакал безостановочно:
– Я не хочу оставаться один. Один… снова… – только эта мысль кружилась сейчас в голове. Ни о чём другом я думать не мог.
Павлов сел рядом:
– Я понимаю… Мне тоже было бы очень страшно… мне и так… Я тоже не был готов ко всему этому… безумию, – я увидел у Павлова слёзы. – Но ты должен… должен быть сильным и жить дальше, понимаешь?.. Ты должен быть сильным, потому что не раз ещё потеряешь друга. На войне люди часто теряют близких, а это намного страшнее войны.
– Почему ты так говоришь? – тихо спросил я.
– Я пытаюсь смириться. Единственное, что я могу ещё сделать – научить тебя. Дать тебе шанс доказать, что моя жизнь не была напрасной…Чтобы ты прожил… за нас обоих.
Я промолчал. Сейчас я всеми силами пытался успокоиться. Пытался смириться, но это было невозможно.
Так мы и просидели до темноты. Тишину нарушал лишь стук дождя, который шёл весь день, и восставших с другой стороны двери.
День 30.
Я стоял посреди небольшой круглой платформы, которая покоилась на земле.
Вокруг было много таких же «тарелок». На каждой из них тоже стояли люди, но, в отличие от меня, рядом были другие люди, которые просто стояли на земле.
Зелень травы здесь была какая-то ненастоящая, будто разрисованная маркером. Вокруг было много людей. Некоторых я узнал: мама, бабушка, Павлов, Максим – все они стояли на земле. Павлов стоял на небольшом холмике, как будто возвышаясь над остальными. На других железных платформах я так же смог кое-кого узнать: мою одноклассницу Кэт и брата. Они стояли совсем рядом.
Остальных я не узнал. Почему-то все вокруг смотрели лишь на меня, строго и внимательно, будто чего-то ждали. Я не мог двинуться или что-либо сделать. Тело отказывалось подчиняться.
Внезапно, неизвестно откуда, начала прибывать вода. Казалось, она просто выходит из-под земли. Уровень воды поднимался очень медленно, плавно, постепенно захватывая сантиметр за сантиметром у земли.
Через несколько минут вода коснулась моей платформы, и та начала взлетать. Всё выше и выше. Постепенно все платформы оторвались от земли, а люди на земле лишь взглядом провожали остальных, пока их заглатывал синяя толща воды.
Я смотрел, как маму и бабушку поглощала водная гладь. Видел, как их внимательный и строгий взгляд скрывается под ней.
К этому времени вода уже подобралась к одинокому холмику, на котором стоял Павлов. Я молча наблюдал, как вода его тоже поглощает. Напоследок, перед тем, как полностью сгинуть, он улыбнулся мне. Я захотел помочь, спасти его, но тело, будто связанное невидимыми цепями, всё ещё не слушалось.
Вокруг было много платформ, и все плавно поднимались вверх. Моя круглая плита, притягиваясь к облакам, быстро отдаляясь от спокойной водной глади, которая поглотила уже всю видимую землю.
«Ещё немного, и я достану облака. Совсем один…» – с небольшой грустью подумал я.
Я проснулся в поту.
Влажная липкая одежда тяжёлым бременем висела на моём тощем теле.
Павлов сильно ворочался и бормотал что-то невнятное:
– … тир… Номир… Катя… не иди, нет…
Я встал и подошёл к нему. Потрогал лицо – оно было очень горячее. А мои руки не были ледяные. Я аккуратно взял маленькую тряпочку возле его головы и, прополоскав в миске с холодной водой, положил ему на лоб.
Такое состояние продолжалось у него несколько дней. Помимо температуры, его тошнило, а синие пятна уже дошли до живота. Ещё немного, и дойдёт до головы…
На второй день Павлову стало хуже и мы никуда не пошли – он просто не мог встать. Зато я смог отвлечься от неприятных, сверлящих голову мыслей, и что-то делал, отвлекался.
Несмотря на его запрет, я пошёл искать аптечку – думал, что найду там обезболивающее. Я знал, что не смогу его вылечить, но и сидеть просто так тоже не мог. Я чувствовал отчаяние, собственное бессилие, и должен был что-то делать. Да и просто узнать где мы находимся не помешало бы.
К моему счастью, во всём здании не оказалось восставших и, пока снаружи и внутри бушевала буря, я, от скуки, хорошо изучил его. На верхнем этаже оказалась большая рабочая аптечка.
Я взял оттуда несколько бутылочек, которые сказал Павлов, и осторожно вколол. Руки судорожно тряслись при этом. Я не сразу смог вообще вставить иголку – руки как будто сами не хотели давить в плечо. В школе у нас были курсы под медподготовке, но в манекен было гораздо проще вставлять шприц. Я ещё случайно куда-то не туда попал, и теперь у него был огромный синяк.