— Добрый вечер, джентльмены! — сказал Оливер Мик.
Собеседники смотрели на него, разинув рты.
Первым пришел в себя Джонс:
— Не может быть! Ваш корабль взорвался!
— Я знаю, — сказал мистер Мик. — Я как раз успел выбраться. Дал полную тягу на ранцевом двигателе и потерял сознание. Пришел в себя на полпути ко второму кольцу. Довольно долго добирался обратно.
Он повернулся к механику:
— Не могли бы вы продать мне подержанный скафандр? В моем полно жучков. Давно пора от него избавиться.
— Жучков? А, понимаю. С ним не все в порядке?
— Точно, — ответил мистер Мик, — С ним не все в порядке.
— У меня есть подходящий, и я с вас ничего не возьму, — сказал механик. — Это была настоящая игра!
— Можно забрать скафандр прямо сейчас? — спросил мистер Мик, — Я тороплюсь. Мне надо лететь.
Джонс вскочил на ноги:
— Но вы не можете! Все думают, что вы погибли, вас ищут! Вы кубок выиграли! Кубок лучшему игроку!
— Нет, мне нельзя оставаться. — Мистер Мик неловко переминался с ноги на ногу. — Мне еще надо многое увидеть, во многих местах побывать. Я и так здесь задержался.
— Но кубок…
— Скажите Гусу, что это его кубок. Пусть он поставит его на каминную полку. Там у него место расчищено.
Глаза мистера Мика за стеклами очков странно заблестели:
— Скажите ему, мне будет приятно, если, глядя на этот кубок, он будет иногда вспоминать обо мне.
Механик принес скафандр. Мистер Мик подхватил его под мышку и направился к шлюзу.
Не дойдя до порога, он обернулся:
— Джентльмены, может быть…
— Да? — сказал Джонс.
— Может, вы скажете, сколько я забил голов? Видите ли, я сбился со счета.
— Девять, — сказал Джонс.
Мистер Мик покачал головой:
— Старею, должно быть. В молодости я забивал по десять голов!
И дверь шлюза закрылась за ним.
ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ
Гилхрист Вульф подошел к полке и снял с нее журнал. На чистой белой странице он написал: «Сегодня Гофф закрыл дело Хендерсона. Никакого объяснения его исчезновению не найдено».
Сделав эту запись, он пролистал журнал назад, очень медленно, притворяясь, будто просто проглядывает страницы. Но в конце концов он дошел, как и рассчитывал, до той трагической более ранней записи, сделанной тридцать лет назад.
Она была датирована шестнадцатым октября две тысячи триста тридцать четвертого года и начиналась такими словами: «Сегодня исчез Энтони Такермен…».
Он не стал дочитывать до конца. В этом не было необходимости. Он мог бы отбарабанить эту запись наизусть, если бы его попросили.
А теперь в журнале появились и другие заметки и описания обстоятельств дела — сегодняшняя, которую он только что написал, и та, которую он оставил десять дней назад. И он от души надеялся, что ему удалось придать своей заключительной заметке столь же бесстрастный научный тон, как у первоначальной записи Уилфрида Сомса, сделанной тридцать лет назад.
Он снова вернулся к своей заключительной записи и с некоторым изумлением — хотя чему здесь было изумляться? — обнаружил, что, за исключением имен, он почти слово в слово повторил то, что записал Соме в тот давний октябрьский день: «Двадцать третье июля две тысячи шестьдесят четвертого года. Вчера вечером исчез Сартуэлл Хендерсон…».
Собственно, почему бы и нет, спросил он себя. Оба они писали об одинаковых происшествиях, хотя действующие лица были разными.
Вульф рассеянно задумался о том, были ли Хендерсон и Такермен знакомы между собой. И решил, что вполне могли быть. Но это еще не означало, что данное совпадение имело хоть какое-то касательство к их судьбе. Возможно, заключил он, этот аспект загадки вообще не имел никакого значения. Гофф проверил бы гипотезу об их отношениях, если бы счел ее сколько-нибудь важной: такого толкового начальника службы безопасности можно было только пожелать.
Вульф снова вернулся к записи о Такермене и еще раз перечитал ее, хотя и без того знал наизусть. Его мучил вопрос, не крылась ли в ней какая-нибудь зацепка, до сих пор остававшаяся незамеченной, — какой-нибудь неуловимый, скрытый намек. Но он быстро понял, что в ней не было ничего подобного — да и вообще ничего нового. Она была бесцветной и немногословной, как и всегда, потому что ее сделал человек, который не мог позволить себе питать даже малейшую надежду. Это было сухое изложение установленного факта и ничего более. И это, подумал Вульф, вполне понятно. В каждом из происшествий имелся один важный центральный факт: исчез человек. Не сбежал, не был похищен. Просто исчез. Только что был здесь и сейчас, а потом — раз! — и нет его.