Он медленно отпустил страницы, слегка придавливая их большим пальцем: серое, сливающееся мельтешение сделанных от руки записей, накопившихся за многие годы, — летопись мелких успехов, воображаемых революционных достижений, преследующих неудач и крушений древних надежд.
Вульф напомнил себе, что лишь в случае с Такерменом и Хендерсоном определение «неудача» могло быть поставлено под сомнение. Из тысяч ученых, которые долгие годы работали над проектом «Песочные часы», лишь эти двое, возможно, сбежали из настоящего в другое прошлое или другое будущее, подальше от «здесь» и «сейчас».
Он поднялся и поставил журнал обратно на полку.
А если Такермен и Хендерсон действительно преуспели, сказал он себе, если у их задачи было решение и возможность успеха, несмотря даже на то, что их мог ожидать и провал, — значит, у них все еще была надежда.
Он пересек комнату и прошел по центральному холлу. У входной двери охранник по-военному четко козырнул ему, повторяя действия своих многочисленных коллег, которые на протяжении этих долгих лет стояли перед выходом во дворик, где сквозь кружево кленовых листьев просачивался пятнистый солнечный свет.
— Слышали, сэр, — спросил охранник, — старая Молли сегодня утром принесла котят?
Вульф почувствовал, как чуть расслабилось его лицо, но так и не улыбнулся.
— Нет. И скольких на этот раз?
— Четырех, — ответил стражник, — Белый, серый и двое черных.
— Что ж, неплохо, — одобрил Вульф, — Спасибо, что сказали.
Он зашагал по брусчатой дорожке в тени кленов, направляясь к лабораторным мастерским, которые в старину, когда проект «Песочные часы» еще только набирал обороты, служили сараями, конюшнями и прочими подсобными постройками. Даже сейчас, подумалось ему, это было хорошее место, где старые кошки могли произвести на свет своих котят.
В этом чудесном краю, подумал он, мечты людей и кошек… кстати, а о чем мечтают кошки? Наверное, о полевых мышах, большущих мисках с желтоватой жирной сметаной и уютном кресле у волшебного окна, в которое вечно светит теплое ласковое солнышко. Определенно, кошек не посещает вдохновенное безумие, которое овладевает сознанием людей, точно толпа перепуганных чудовищ. Была лишь одна оговорка, которую он не мог не сделать. Мечты людей не были совершенным безумием, ибо все, что можно воплотить в реальность и найти этому практическое применение, нельзя назвать совершенно безумным.
Здесь, в тиши этих выбеленных солнцем древних строений, этих древних полей, поросших кустами шиповника и кишащих кроликами, этого неторопливого ручья и этих далеких холмов, голубеющих в полуденном свете, Человек отважно бросал свои честолюбивые замыслы и золотые мечты прямо в лицо Времени.
И на каменистой ниве многолетних неудач и поражений, удобренной беспримерной дерзостью Человека, пробивались робкие ростки достижений, грубые зачатки какой-то не отмеченной пока ни в одной энциклопедии науки, которая когда-нибудь, возможно, изменит мир.
И даже больше: два человека исчезли!
Дорога подошла к концу, и Вульф быстро зашагал по прокаленной солнцем утоптанной земле бывшего скотного двора. Лишь очутившись внутри первого сарая, он на миг остановился, давая глазам возможность привыкнуть к мягкой прохладной полутьме. Пока он стоял на пороге, щурясь, до него донеслись шаги Джо Стрэнга.
— Это вы, Гил? — спросил молодой голос.
— Я, Джоэль, — отозвался он. — Как поживают твои питомцы?
— Здесь двенадцать. Пять исчезли. Я наблюдал за ними.
— Ты только и делаешь, что наблюдаешь.
— Мне интересно, что они собой представляют.
— А мне плевать, что они собой представляют, — сказал Вульф, — Что мне хотелось бы узнать, так это, куда они деваются — и как.
— Не «почему»?
— Господи, Джоэль, ну какая мне разница, почему?
— Такая, что это может быть как-то связано. Если бы нам была известна их цель и мотив — почему они исчезают и почему возвращаются снова, — тогда, быть может, мы сумели бы подойти немного ближе к «как»? Эх, если бы только я мог разговаривать с ними!
— Ты не можешь с ними разговаривать, — отрезал Вульф. — Они ведь животные. И все тут. Просто животные с другой планеты.
Он стиснул челюсти так сильно, что у него свело щеку. Очень глупо, напомнил он себе, бессмысленно пререкаться с Джоэлем Стрэнгом о Странниках. Если этот восторженный дурак считает, что он может разговаривать с ними, пускай себе считает так и дальше. В конце концов, это ничуть не большая утопия, чем сотня прочих вещей, которые уже были испробованы в ходе «Песочных часов».