– То есть, их не было, но… да, путаница получается.
– Не то слово. Мне пятьдесят. По вашим меркам – средний возраст. Но настоящей жизни – года два. Но я ведь помню! – гоблин в сердцах опускает кулак на седло, заставляя коня всхрапнуть и сбиться с шага. – Я помню своих родителей, а их никогда не было на свете. Я помню все битвы, и все мои шрамы – со мной. Я помню, как хоронил друзей… Я не могу в это не верить, так как что останется иначе? Пустота…
– И старая память, – осторожно спрашивает Джон Рэд, – она… она такая же?
– Да и нет. Если очень внимательно искать, то найдется грань, за которой возникает привкус фальши. – Гоблин морщится, подбирая слова. – Очень слабый. Почти незаметный. Плохо, когда в прошлом – фальшь.
– Ты воин, – возражает барон. – Ты жив. Твой клинок в твоей руке. Чего еще нужно?
– Ты понял, – кивает Акут-Аргал. – Это хорошо. Она, – кивок в сторону Геноры-Зиты, – тоже поймет, не сомневайся. Она умная.
– А этот ваш Повелитель, кто он? – спрашивает сэр Томас после паузы. – Вы так часто о нем упоминаете…
– Один из ваших, – говорит Генора-Зита. Голос ее спокоен, словно не приходилось только что поспешно отворачиваться, скрывая эмоции. – Кукловод. Главный.
– Ничего себе! И вы его…
– Простили. – Акут-Аргал усмехается. – Вообще-то сначала он сделал так, чтобы мы ему верно служили, но знаешь, ни разу не злоупотребил своей властью. Заботился о нас, до смешного доходило. Еще он умен. Очень. И очень много знает. И еще… он каждый день радуется, каким прекрасным стал его мир, и каждый день стыдится, каким он стал жестоким…
– А он жесток?
– Подобен вашему. Не хуже, не лучше. Но, понимаешь, когда Повелитель создавал этот… кукольный театр, он просто делал, чтобы было интересно. И теперь не может понять, как получилось, что он не заметил жестокости…
– Сказка без злодея – не сказка.
– Как и здесь. Как и везде.
– Да, наговорили мы с тобой – на три аутодафе хватит.
– Угу. Теперь твоя очередь рассказывать.
– О чем это? – удивляется Джон Рэд.
– Ну не рассказывай, если нет охоты.
– А, ты об этом…
Некоторое время рыцарь смотрит вперед остановившимся взглядом, не обращая внимания на происходящее вокруг. Он вспоминает.
– Что тут расскажешь? – вздыхает он, наконец. – Мы были друзьями. Мы вместе ходили в походы, мы не раз защищали друг другу спину в бою… Мы поклялись в вечной дружбе, между прочим. У меня подрастала дочь, у него сын… Только вот Англия менялась. После того как война с французами закончилась позором, начались изменения – и все, как одно, к худшему. Законы. Законы перестали соблюдаться. Я же тебе рассказывал. Сила заменила закон, точнее, закон стал служить силе. Я и не заметил, как Ральф изменился тоже. Я вообще не верил, что друзья могут меняться. А когда заметил – было поздно.
Гоблины молчат. Сэр Томас тоже молчит, но по другой причине – он молчит осуждающе. Юноша считает, что не стоит зря бередить старые раны, а историю эту… что же, историю он уже слышал, и не раз.
– Сначала он напал на соседа, – продолжает Джон Рэд. – Напал, захватил небольшой кусок земли, обложил его налогом… Сосед в суд – а суд куплен с потрохами. Сосед за оружие… Обычное дело, был сосед – и нету. – Дело это, судя по сжатым кулакам барона Джона, отнюдь не обычно. – Это были хорошие люди, – говорит он. – Я тогда был далеко, а как вернулся, спрашиваю: зачем, Ральф, дружище? Неужели этот кусок земли того стоил? А он мне: нет, не стоил. Кусок – не стоил. А теперь они мертвы, и я возьму себе всю их землю. Вообще-то, по закону, земля должна отойти короне, но если суд… ну ты понял.
– И ты осознал, что он с самого начала планировал их убить.
– Да. Так мы поссорились в первый раз. Потом… потом во второй. Соседей ведь много. Потом в третий…
– А потом он напал на тебя.
– Все-то ты знаешь, – горько произносит Джон Рэд. – Напал, да. Я вот вспоминаю – и тоже кажется: фальшь. Не может быть. Жена. Дочь… Вернулся чуть раньше срока – вижу, замок в огне… Его так и не взяли. Не взяли. Но… Один дурацкий выстрел из катапульты…
– Крепись, сэр рыцарь.
– Креплюсь. Что еще остается?
– Месть, – просто говорит гоблин.
– Я отомстил, – пожимает плечами барон. – Легче не стало. Просто у Ральфа-предателя тоже нет семьи. Теперь. Да. И есть причины желать мне смерти – по-настоящему. Даст Бог – сойдемся один на один. Больше ни о чем не прошу.