Каждый раз с той же ноты,
От первых призывов к намазу,
Что звучат через рупор,
С минарета, на целый район,
Сквозь экран позолоты
И пыли, невидимой глазу,
В безысходности ступор,
Тихий вечер, прерывистый сон.
Рассвет лучится облаками,
Как нежный праздничный пирог,
Где меж черничными слоями
Лёг бело-розовый творог,
Вдоль сине-красно-жёлтых складок,
Как шоколадки, стаи птиц,
Чуть влажный воздух свеж и сладок,
Словно соцветья медуниц.
Но солнце озарило крыши
И жар разлился золотой,
Казалось город тяжко дышит,
Не смесью воздуха – водой,
В тени за тридцать, зной без меры,
Ни облачка на небесах,
Повсюду кондиционеры,
В конторах, транспорте, домах…
День, словно головной диспетчер,
Спешить укрыться дал указ.
Людей из зданий вывел вечер,
Линуя ленты автотрасс.
Повсюду фонарей сверканье,
Смех разговоров, лай собак…
Ночь молодёжи длит гулянье,
Мир погружая в полумрак.
Соседей споры за стеною,
Крик поезда, сквозь шум колёс…
Вплывают, за ночною мглою,
Виденья странных полугрёз.
Неслышно в дом прокралась ночь,
Штампуя лабиринты дрёмы,
Но тьма не в силах превозмочь
Свет сквозь оконные проёмы.
Пунктир дорожных фонарей.
Сигналов алое мерцанье…
Сверкает океан огней,
Затмив небесное сиянье.
Сияя пылью золотой,
Словно парчою балдахина,
Рассвет означился тоской
Низко нависшего хамсина.
На всём, как бархатистый фон,
Коричневатые налёты.
Напрасно думалось, что он
Уже использовал все квоты.
Как зебры – жалюзи штриховки.
Жар заполняет всё кругом,
Он заперт, словно бы в духовке,
Растёртым в порошок песком.
Бродяга день похож на балаган,
Канатоходцы, клоуны, жокеи…
То полный штиль, то бешенный вулкан,
И каждый миг – как номер лотереи.
То милосерден он, а то суров,
Беремен полосой размежеванья…
В нём тысячи невысказанных слов
И чувств, которым не найти названья.
Ночь. Свет луны чуть золотит гардины.
Дом, где тебя всегда, любого, ждут.
Нет в мире для Души милей картины,
Чем этот, отстоявшийся, уют.
Хоть брызги мыслей в бури сносит ветер,
Роняя их на камни, на траву…
Ты знаешь и во сне, и наяву,
Что встретишь день – улыбкой на рассвете.
Всё под молочной пеленой,
Холмы, строения скрывая.
Ночь была душной и парной,
Окно открыть не позволяя.
Рассвет, словно пустой экран,
Ни проблеска, ни дуновенья.
Хамсин? Иль может быть туман?
Растёкшийся поток забвенья.
День, сквозь окно, комфортный и простой.
Прозрачно-светел купол голубой.
Всё в ярком блеске солнечных лучей.
Цветные фрески – пятна голубей.
Колышет листья лёгкий ветерок…
Так манит этот призрачный мирок.
Железки рам, словно края печи,
Почти что нестерпимо горячи.
Над головами кондиционер,
Гудит взахлёб, колыша ткань портьер.
Ревёт у холодильника мотор…
А за стеклом – чарующий простор,
И грезится – всё свежестью обвито…
Но это – лишь пока окно закрыто.
За окном вовсю капель.
Сразу в памяти «апрель»,
Вешние премьеры…
Жар. Сентябрь к концу идёт.
Дружно сыплют капли вод
Кондиционеры.
Втекает розовый рассвет
В антропогенные туманы.
Они обильны и пространны,
Во всё впечатывают след,
Меняют климат и ландшафт,
Набор животных и растений,
Хоть видятся как будто тени
Иль облачно-белесый шарф,
Струят, чуть слышно, над землёй
Из труб, моторов и градирен,
И каждый мелочно невинен,
Как тонкий лёд над полыньёй.
Зов муэдзина по утрам,
Майн суетливых перекличка,
Очередная электричка,
Дымов далёких светлый шрам…
Всё тонет в восходящем дне,
В его шумах, делах, проблемах,
Почти эйнштейновских дилеммах,
И болтовне, и беготне…
Огнями ночь заворожит,
Оставив памяти причалы,
Сквозь таинства хрустальной залы,
Заманит в дрёмы лабиринт,
И ввергнет в галереи снов,
Пластичных, как сырая глина,
Смешав кварталы городов,
Крик майн, призывы муэдзина.
Сияет небо синевой.
Деревьев изумруд сверкает.
Парк пуст. Тяжёлый жар дневной,
Под крыши с улиц вытесняет.
Везде, куда ни загляни,