В этой истории отражен и артистизм эпохи, и артистизм самого Леонардо. По-видимому, он был талантливым рассказчиком, если мог заставить людей хохотать до упаду. Но было ли ему самому при этом весело? Ведь, рассказывая, он холодно, тщательно и подробно наблюдал, а наблюдая, запоминал, фиксировал в памяти выражения лиц. Он ставил опыт. Он ставил опыты всю жизнь, во всех ситуациях, во всех положениях.
И, ставя опыты, нес их «царице искусств» — живописи.
Он отдавал этой «царице» все сокровища, найденные им во всех областях жизни. Исследователи Леонардо не раз отмечали, что в картине «Мадонна в скалах» художник не только мастерски, но и безукоризненно точно изобразил различные растения и даже различные стадии размыва горных пород и их разрушение под действием воды. Но чтобы изобразить это, он должен был изучить растения как ботаник, а действие воды как гидротехник. Он шел к живописи от ботаники и гидротехники, но можно утверждать и обратное: он шел от живописи к ботанике и гидротехнике. Это понимал он сам, записав однажды, что многие его наблюдения «живописи ни к чему».
Ученый Василий Павлович Зубов верно отмечает, что к числу этих «ненужных» для живописи наблюдений можно отнести его интерес к концентрическим годовым слоям деревьев, позволяющим определять возраст. Живописи были «не нужны» и законы листорасположения (филлотаксиса), открытые Леонардо.
А «к чему» живописи наблюдения Леонардо над явлениями гео- и гелиотропизма, его эксперименты с движением соков растения? Например, этот его вывод: «Если с дерева в какой-нибудь части ободрать кору, то природа, которая об этом заботится, направляет туда гораздо большее количество питательного сока, чем в другое какое место, так что из-за вышеуказанной недостачи кора там растет гораздо толще, чем в другом каком месте. И настолько сильно движется сок этот, что, попав в место, требующее помощи, часто поднимается вверх наподобие прыгающего мяча, просачиваясь или, вернее, пробиваясь так же совершенно, как кипящая вода».
Действительно, это наблюдение «живописи ни к чему». Но может быть, именно «ненужное», «лишнее» и помогало — нет, не созданию той или иной картины — рождению того фантастически емкого синтетического метода отображения реальности, в котором Леонардо остался непревзойденным Мастером. Может быть, без этого углубления во все подробности мира, без этого стремления открыть в них математически точные закономерности и не удалось бы ему в картине «Мадонна в скалах» изобразить различные стадии размыва горных пород с точностью ученого, которую мы почти не ощущаем, будучи во власти магии гения живописца.
Во власти магии искусства порой неощутим и неразличим гений Леонардо-ученого. Магия искусства действует на нас сильнее авторитета науки. Но может быть, у Леонардо — у него одного! — они неотделимы друг от друга, и в этом тоже уникальность его личности, в которой художник обогащал ученого, а ученый обогащал художника.
Всю жизнь Леонардо интересовали волосы. Начиная с вьющихся легких кудрей ангела на картине Верроккьо и кончая бурным потоком шевелюры луврского Иоанна. Историк Матвей Александрович Гуковский отмечает, что виртуозность, с которой он выписывал волосы, можно рассматривать в какой-то мере как его подпись под картиной.
И всю жизнь он сопоставлял в «зеркальных» записях человеческие волосы с волнами — волнами на воде, на которую начал часами засматриваться в детстве.
Леонардо был красив, как свидетельствуют все его современники, и в юности, и в середине жизни, и в старости.
Все исследователи жизни великого человека отмечают, что остались лишь портреты и автопортреты старого Леонардо. Кстати, интересно, что в найденных недавно текстах забытых и полузабытых поэтов и сочинителей того времени Леонардо называют Пифагором, Эпименидом, Архитом — именами мудрецов античного мира. Рафаэль в известной фреске «Афинская школа» тоже изобразил его в образе Платона…
Не раз высказывалось сожаление, что, помимо бюста Давида работы Верроккьо, не осталось ничего, в чем был бы запечатлен Леонардо юный.
Мне кажется это сожаление несправедливым. Леонардо в юности написал собственный портрет. Эту его работу ни разу не рассматривали как автопортрет, хотя написано о ней немало. Рассказывая о жизни Леонардо в мастерской Верроккьо, Вазари — а за ним и сотни исследователей и повествователей — подробно останавливается на одной истории. Верроккьо поручил юному Леонардо написать в большой композиции фигуру ангела. Эта картина находится сейчас во Флоренции, в музее Уффици.