В этом, как я уже писал, ее бесчеловечность.
Может быть, в «Джоконде» Леонардо высказал о человеке то, о чем лучше умолчать. Есть истины, которые открывать опасно. Философ, сосредоточенно размышлявший над ними, сошел с ума. Я, разумеется, говорю о Ницше, который видел в человеке лишь «переходную ступень» к таинственному высшему существу. Может быть, «Джоконда» — эта «ступень»? Или даже это существо?
То самое существо, которое займет на земле место человека?
Об этом в конце жизни фантазировал в рассказе «Орля» Мопассан.
И он сошел с ума.
Может быть, радость Бернсона можно объяснить тем, что он боялся тоже сойти с ума?
Кто найдет шифр к этому портрету? Мне не удалось.
Хотя «Джоконда» была со мной всю жизнь. Мальчиком я увидел ее на репродукциях, в поздние годы стоял часами перед ней в Лувре.
Совершенно не важно, была ли она уроженкой Неаполя или вышла из старинного флорентийского рода, была ли она женой флорентийского богача или возлюбленной великолепного герцога Джулиано Медичи.
Важно другое: Леонардо держал при ней шутов, о чем пишет не только Вазари. Даже ему, магу, музыканту и острослову, не удавалось ее развеселить.
Но развеселили ли шуты? Она улыбается. Но для ее улыбки шуты не были нужны. «Техникой» улыбки неподражаемой, не похожей ни на одну из улыбок в мире, Леонардо владел настолько, что ввел потом в заблуждение маститых искусствоведов, которые по одной лишь улыбке относили к его кисти портреты, написанные искусными подражателями.
И почему Леонардо хотел, чтобы она улыбалась?
Авторы итальянского телефильма отмечают, что портрет Джоконды не «зеркальное отражение». То есть Леонардо ставил перед собой цель большую, чем верность натуре.
Он заглянул в ее душу? А может быть, в собственную душу? Он заглянул в Зазеркалье, то есть в мир, существующий за видимостью явлений, мир, в котором все возможно?
Все ответы на эти вопросы одинаково убедительны и неубедительны.
Исследователи жизни Леонардо все чаще пишут, что он отразил в «Джоконде» состояние собственной души в один из самых сложных моментов его жизни.
Да, да. Это состояние души человека, который бежал из Милана, из Флоренции, из городов, завоеванных Цезарем Борджа, это состояние души человека, который видел казни и даже запечатлевал их в рисунках, как казнь убийцы Джулиано Медичи Бернардо ди Бандино Барончелло.
«Шапочка каштанового цвета. Фуфайка из черной саржи, черная куртка на подкладке. Турецкий кафтан, подбитый лисьим мехом. И воротник куртки обшит черным и красным бархатом с крапинами. Бернардо ди Бандино Барончелло. Чулки черные».
Это состояние души человека, который видел чудовищные жестокости Цезаря Борджа, испытал все опасности и безумства века и не утратил веры в человеческое, вечно человеческое.
Дело не в том, красива Джоконда или некрасива. Дело даже не в том, стара она или молода.
Я думаю не о старой женщине, а о стареющей душе великого философа и живописца. О стареющей душе, которая вобрала в себя опыты мира в один из самых трагических моментов восхождения человеческого духа.
Это состояние души человека молчаливого, скрытного, не умеющего и не любящего рассказывать о себе.
И поэтому я все больше склоняюсь к мысли, что «Джоконда» — это исповедь в красках.
Бруно Нардини пишет о «Джоконде», что она — «нарочито загадочный ответ будущему поколению». Но любой, даже загадочный ответ подразумевает вопрос. О чем станет вопрошать ее «будущее поколение»? И не может ли быть, что, наоборот, она сама задает вопросы будущему поколению о смысле жизни и смысле культуры и, может быть, услышит ответ, решающий судьбу человечества и цивилизации?..
…Когда я был во Флоренции, мне показали дом, в котором, если верить Вазари, шуты и музыканты развлекали Джоконду, когда ее рисовал Леонардо. Этот дом вызывает особое чувство. Кажется, — переступишь через порог — и увидишь их; и если даже Леонардо изобразил на бессмертном портрете не Джоконду, все равно хорошо, что нам дано испытать высокое чувство почти непосредственного общения с художником и женщиной, в которой он увидел собственную душу. Есть иллюзии, которых не нужно лишать человека. С течением веков вдруг человечество узнает, что иллюзия имела под собой основательную почву. Была Троя, о которой писал Гомер, — он ее не выдумал; была Беатриче, которая ожидала Данте в раю, — он ее не выдумал; была Лаура, которой Петрарка всю жизнь посвящал сонеты, воспевающие бессмертную любовь, — он ее не выдумал; и была Джоконда, в которой Леонардо узнал нечто бесконечно для себя дорогое, без чего человеческое существование лишается смысла.