Рафаэль не увидел Рима после трагического 1527 года, когда чужеземцы опустошали вечный город. Он не увидел крушения мира, в котором, несмотря на «безнравственность века», жили люди, не лишенные античного величия, величия, которое всю жизнь восхищало Стендаля.
Фабио Кальви не был одинокой фигурой в эту эпоху, завершавшую Ренессанс. Нравственное величие, которое, может быть, точнее назвать мудростью, отличало Витторино да Фельтре, Донателло и менее известного Помпонио Лето (Лет). Невзрачный на вид, странно одетый, он читал лекции в Римском университете, большую часть времени жил за городом, в маленьком домике с виноградником, где по совету античных мудрецов обрабатывал землю. Он был умерен во всем, равнодушен к богатству и к благам жизни, чужд зависти и тщеславия.
Как и Диоген, он ходил с фонарем, но не днем, а на исходе ночи, в сумерках, чтобы как можно раньше начать общение со студентами, которые стекались в аудиторию ночью, чтобы успеть занять места. Он немного заикался, говорил с кафедры медленно, но это не мешало — настолько все были захвачены его мыслями, его любовью к античности, к памятникам древности, к высоким вопросам.
Рассказывая об этой эпохе, обычно рисуют живописные фигуры тиранов, авантюристов, «демонических» личностей вроде Цезаря Борджа.
И это касается не только Ренессанса.
Дело в том, что зло живописнее, красочнее, эффектнее добра, особенно в экзотическом сочетании с любовью к наукам и искусствам.
…Обаянию зла поддавались даже умнейшие люди, например Стендаль, видя порой в зле силу характера и большие страсти.
Добро лишено эффектного обаяния. Оно ему не нужно.
О Нероне помнят лучше, чем о Марке Аврелии. Нерон убил собственную мать, устроил пожар в Риме, заставил кончить жизнь самоубийством философа, который был его воспитателем, — Сенеку, — и всем этим себя обессмертил, став именем нарицательным. Именем, которое вошло в быт, в обиходную речь.
Купцы и купчихи Островского, никогда ничего не читавшие об античном Риме, называли «неронами» людей, по их суждению, бесчестных или опасных.
Имя Марка Аврелия не стало нарицательным. Он не убивал, не посылал центурионов к философам с повелением уйти из жизни. Он сам был философом и размышлял о добре, удивляясь, почему его в мире мало.
В бесчисленных сочинениях искусствоведов, историков культуры, популяризаторов с большой живописностью повествуется о том, что современные ученые называют оборотной стороной титанизма.
Это действительно увлекательная и захватывающая тема. О мудрецах и подвижниках пишут куда меньше. Жизнь подвижника и мудреца менее сюжетна, чем жизнь авантюриста.
Но наверное, судить об эпохе нужно все-таки не по оборотной стороне титанизма, а по тому, было ли в ней хотя бы два подвижника.
По библейской легенде, бог, осудив на уничтожение город, погрязший в разврате, пощадил его лишь потому, что в нем нашлось два подвижника.
Эти два подвижника были во все времена. Они суть и соль человечества. Поэтому и нет в истории человечества века, который заслуживал бы того, чтобы его изъять без сожаления.
Мне кажется, что именно сегодня, когда все чаще и настойчивее говорят о «безнравственности» итальянского Ренессанса, важно воскресить имена и образы этих подвижников.
Экзотические рассказы об оборотной стороне титанизма обычно содержат в себе мысль, родоначальником которой, как мы помним, был Стендаль, — что без этой оборотной стороны не было бы и великого искусства, и зло надо рассматривать как «накладные расходы», как цену за великое искусство, которое рождается лишь в ситуации великих страстей. А там, где великие страсти, — великое зло. Но вот Рафаэль общался с мудрецом и подвижником, и Донателло был бескорыстен и добр, известно, что в жилище его висела сумка, полная денег, из которой черпал каждый, кому они были нужны. И даже «индифферентный» к добру и злу Леонардо да Винчи, который был военным инженером у чудовищного Цезаря Борджа, удержался от соблазна открыть современникам секрет водолазного костюма, чтобы не были потоплены корабли с безвинными людьми.
Человечностью насыщены строки Данте. Человечностью насыщены были уроки великого педагога Возрождения Витторино да Фельтре.