Бессмысленно устанавливать шкалу ценностей.
Стили рождаются не людьми, хотя созидаются, разумеется, ими.
Стиль — выражение духовной жизни народа и человечества в их непрестанном развитии.
Ренессанс — театр как жизнь.
Барокко — жизнь как театр.
Первым дал обоснование Театра Жизни Шекспир в пьесе «Как вам это понравится» в монологе Жака.
«Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той…»
Известно, что над входом в шекспировский «Глобус» висела надпись, которая объясняла современникам Шекспира, что они сами — действующие лица Театра Жизни.
Любопытно сопоставить конные памятники Ренессанса и барокко.
Это сопоставление в нашем повествовании тем оправдано, что мы помним: самым большим замыслом — трагически неосуществленным — Леонардо был конный памятник кондотьеру Франческо Сфорца. Но были осуществлены замыслы конных памятников Донателло и учителя Леонардо Верроккьо.
В конных памятниках Ренессанса все целесообразно, содержательно изнутри. В конных памятниках барокко захватывают воображение пьедестал, величие позы, аллегории. Это более красиво и менее подлинно.
В жизни страшно оказаться под копытами коня кондотьера Ренессанса.
Защищенней чувствуешь себя под сенью этой помпезной и нестрашной красоты барокко.
Если верить искусствоведам, то человечество в художественном развитии, начиная от наскальных рисунков на стенах пещер, все время что-то утрачивает. Мне кажется, что сами эти утраты говорят о неисчерпаемом богатстве человеческого духа, и не стоит чересчур строго относиться к той эпохе, которая в чем-то не соответствует нашему пониманию красоты или естественности.
В XIX веке, отмечает исследователь барокко Александр Клавдиевич Якимович, даже Стендаль и Буркхардт недоумевали, как могли мастера семнадцатого века создавать всерьез весь этот «дурной театр», эти балетные позы, актерские жесты, как они могли любить такую безвкусную и чрезмерную напыщенность, далекую и от благочестия, и от человеческого достоинства?
Но в том-то и дело, что в самом естестве барокко заложено актерство, театр, игра.
Поэтому судить о его «искусственности» надо осторожно…
Ренессансу не удалось создать новый, более человечный мир. На излете его запылали костры инквизиции, за последним «актом» Ренессанса шел один из самых жестоких веков в истории человечества — век религиозных войн. Варфоломеевская ночь была пострашнее «Страшного суда» Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы. Пока великие художники Испании Веласкес, Мурильо и Сурбаран писали на полотнах очаровательных женщин, очаровательных женщин в жизни вели в шутовских колпаках на костры…
Иногда кажется, что «красивейшее» барокко помпезно и меланхолично хоронило то, что было воскрешено и осознано как новорожденное в Ренессансе.
Иногда кажется, что барокко — дитя разочарования, героическая попытка подняться над хаосом, в который перевоплотилась гармония, возвысить хаос до эстетической категории ценностей.
Иногда кажется, что театр как жизнь лучше жизни как театр.
Это казалось и Сент-Экзюпери, когда он тосковал в «искусственной» цивилизации XX века, в этом «технократическом барокко».
Стили меняются.
А улица остается улицей, а повседневность остается повседневностью.
Культура не умирает.
Джотто. Данте Алигьери.
Филиппо Липпи. «Коронование мадонны» (фрагмент).
Рафаэль. Автопортрет.
Антонио Поллайола. Женский портрет.
Донателло. Конная статуя кондотьера Гаттамелаты в Падуе.
Джулиано да Сангалло. Вилла Медичи в Поджо-а-Кайано.