Но однажды он уже нарушил правило, тогда, когда рассказал Руни про врача. И сейчас, кажется, снова собирался сделать нечто подобное, потому что заранее понимал – вряд ли удержится.
Эф ушел в магазин, беспечно оставив на кухонном столе разложенные стопками папки. И Ал, выждав для уверенности минут пять – мало ли вдруг Эф решит вернуться, принялся аккуратно просматривать их одну за другой.
Когда он закончил, то еле держался на ногах.
– Браза…
Парень рухнул на стоящий рядом стул и тыльной стороной ладони вытер проступившие на лбу капельки холодного пота.
– Браза…
Мысли беспокойно роились в голове, в ушах шумело и свистело от напряжения и волнения, щеки горели огнем. Ал привстал, рывком открыл окно, надеясь, что свежий воздух поможет прийти в себя. Но тут на лестничной площадке послышался привычный, шаркающий звук шагов, и Ал был вынужден побыстрее убраться из кухни.
***
За окном бушевала очередная горная метель. Сколько их прошло за последнее время, уже сложно было вспомнить… Прохладная поверхность стекла приятно холодила кожу, шерстяное одеяло покалывало закутанные в него ноги. Руни думала о том далеком дне, когда началась ее новая жизнь…
Ал был очень взволнован, она прекрасно видела это, но все равно не смогла заставить себя сосредоточиться на его сбивчивой, импульсивной речи и теперь корила себя за проявленную невнимательность. Он битый час пытался втолковать ей что-то про клуб, Эфа, Филиса, Зорна и расследование Службы, однако она слушала вполуха, погрузившись в собственные мысли. И в результате, получив на очередной вопрос очередной невразумительный ответ, Ал вспылил, они поругались, наверное, впервые за все время их знакомства, и Руни, решив не накалять обстановку еще больше, поспешно ушла, сославшись на кучу домашних заданий. И вот теперь она чувствовала себя виноватой перед ним за это.
– Конечно, – мысленно рассуждала Руни, быстрым шагом удаляясь от центра Альстендорфа в сторону ближайшего хаба. – Стоило сразу извиниться. Браза… Теперь он будет дуться на нее вечность!
Но на самом деле Руни, хоть и не хотела признавать, стремилась уйти. Ее раздражали надуманные, притянутые за уши догадки Ала, его вдруг ни с того ни с сего разыгравшаяся паника, излишняя настороженность, граничащая с откровенной трусостью… Он сам пришел в тот клуб, он говорил, что искал нечто подобное всю жизнь, так чего теперь перепугался? Разве он не подозревал, что собирается заниматься незаконными делишками? Разве от него это скрывали? Разве он сам не говорил ей, что его тошнит от порядков Службы?
– Пф-ф, – Руни недовольно фыркнула. – Нашел из-за чего переживать, – она с презрением закатила глаза. Вот оказался бы на ее месте…
Мысль мгновенно осеклась. Руни вздрогнула и нервно обернулась, словно кто-то рядом мог прочитать то, о чем она думает.
– Браза… – надо учиться быть осторожней.
Вся ее уверенность и злость на Ала вмиг испарились, оставив вместо себя лишь липкий налет страха и пустоты. Руни грустно посмотрела в сторону виднеющегося вдалеке городского хаба, окруженного спешащими людьми в ярких, весенних плащах и куртках.
Нет, сейчас она точно не пойдет в общагу. И к Алу уже не получится вернуться.
Девочка вздохнула.
– Ну, ладно.
Пальцы сами нащупали на противоположном запястье холодные кругляшки камней связи. Руни закрыла глаза, произнося привычные, затертые слова чар и уже буквально через секунду услышала знакомый, веселый голос Гвин:
– Иром, Рун! Как дела?
Да, в тот день все началось…
Она как сейчас помнила холодноватый, рассеянный свет, льющийся из двух подвешенных к потолку ламп-шаров в комнате с серо-синими, темными обоями, украшенными густым рисунком из серебристых пальмовых ветвей, с удобной мягкой кроватью, застеленной темно-синим пледом из приятной на ощупь ткани «в рубчик» и заваленной разноцветными подушками. Помнила темный узор дерева на ламинате пола, грубость хлопкового, сплетенного словно из тонких канатов ковра, пастельные оттенки открытого гардероба, где ровными рядами висела одежда Гвин. Помнила прохладу металла, растворяющуюся в теплоте ее разгоряченных от волнения рук.