Спустя мгновение, он понял, как ошибся. Неприятная, звенящая боль вспышкой пронзила его дремавшее сознание.
– Бра-а-за!
Ал застонал и бледными пальцами крепко вцепился в подушку. Сон как рукой сняло.
– О-о-о… браза-а-а…
Он медленно, стараясь не совершать лишних движений, развернулся, спустил ноги на пол и сел. Боль, сконцентрировавшись под тонкой кожей висков, принялась отплясывать там шумный канкан.
Ал ещё раз выругался. Отросшие спиральки волос перекатываясь спали на сморщенный, высокий лоб. Ссохшиеся, потрескавшиеся губы искривились, правый глаз, прищурившись, закрылся. Сколько же он выпил?
«Столько, сколько за все эти годы не пили, вен! – пронеслись в голове беспечные слова Рима. – Ох-хо-хо…».
Вчера вечером Ал был уверен, окончание третьей ступени университета точно стоит любого утреннего похмелья. Но, кажется, так сильно он еще никогда не ошибался.
К горлу подкатил неприятный, скользкий комок рвоты. Ал схватился за живот, тихо застонал, опустив голову так, что лоб уперся об острые колени, однако сдержался. Да, возраст, кажется, начинал сказываться на его организме, несколько лет назад он бы не настолько сильно страдал. Перед ним на полу в горе помятой, скинутой впопыхах одежде валялся слегка поблескивающий в полумраке памятный значок университета – грейе. Вчера его Алу вручил сам профессор Ильгерд Альт: по своему обыкновению загадочно улыбаясь, тот крепко стиснул его липкую, влажную от волнения руку.
«Ну что ж скоро увидимся Алан, – Ал помнил, как профессор легким, изящный движением провел немного согнутыми, морщинистыми пальцами по идеально гладкому лацкану пиджака, после чего на нем словно из ниоткуда появилась яркая, металлическая плашка грейе. – Арто виэ?».
Ал усмехнулся и тут же сморщился от усилившейся боли.
Да-а-а, кто бы мог подумать, что он добровольно согласится пойти работать преподавателем, к тому же еще и на факультет теормага.
«Куда катится мир, вен? Куда катится мир… – философски заметил Рим, когда Ал пару месяцев назад сообщил ему о своем решении. – Жертва системы…».
Жертва Ильгерда Альта, если быть точным. И собственных природных талантов…
Ал, аккуратно разогнувшись, поднялся на ноги. Темнота комнаты перед глазами закружилась в легком танце. Но Ал, не обращая на это никакого внимания, еле-еле перебирая ногами, направился в сторону кухни.
Десять минут, и он уже сидел за столом, рассеянно наблюдая за бегущими мимо, пушистыми облаками, ощущая на губах приятно-горький вкус крепкого, свежезаваренного кофе, с каждым глотком которого боль в голове хоть немного, но отступала.
На Нике вчера было роскошное платье… Струящееся полотно ткани, мягко обвивающее ее стройную, гибкую фигуру. Ал мягко улыбнулся. Она отлично смотрелась в окружении своих респектабельных родителей и друзей в отличие от него самого, который, как ни старался, во что бы ни одевался и что бы ни говорил, не мог вписаться в их общество, благо хоть Рим умело разряжал шутками возникающее порой острое, слишком неловкое напряжение.
Ал уже давно и довольно ясно понял – в мире знакомых Ники ему не найдется места. Он даже думал, что привык. Однако каждый раз, встречаясь с этой компанией, осознавал, насколько еще далек до полного равнодушия к их скептическим, мимолетно-презрительным взглядам. Особенно тяжело Алу давалось общение с Грегором Праттом, отцом Ники, который очевидно не слишком-то был рад видеть рядом со своей идеальной и горячо любимой дочерью кого-то вроде него: обормота и лоботряса. Но поскольку Ника была счастлива, а Ал со временем все-таки стал напоминать более-менее приличного парня и даже метил в университетские преподаватели, старший Пратт терпеливо молчал, вежливо, сухо улыбался и изредка, в основном чтобы порадовать дочь, даже хлопал Ала по плечу своей на удивление тяжелой, худощавой рукой, когда парень заезжал к ним домой.
– А где твои родители, Алан? – поинтересовался Грегор вчера, когда они вместе стояли около входа и ждали, пока Ника наговориться с подругами. Его слегка гнусавый, низкий, поставленный голос звучал утомленно.
– Да, не приехали, – пояснил Алан, добавив, – я не пригласил.
– Хм… – Грегор пристально посмотрел на него сверху вниз, и от этого взгляда Алу стало не по себе, – ясно.
Больше они не разговаривали до самой церемонии.
Ал, действительно, не пригласил родителей, хотя, конечно, мог, и мама с папой вряд ли бы отказались навестить его в Альстендорфе. Но он просто не считал окончание университета настолько уж важным событием, как и Эф, кстати, который тоже после третьей ступени слушать не хотел о том, чтобы кто-то пришел поздравить на его прощальный вечер.