Он стоял бледный, постаревший, осунувшийся, в легком тренировочном костюме и своих старых, разношенных, потертых кроссовках, стоял, глупо опустив глаза, ожидая то ли чуда, то ли внезапно свалившегося с неба проклятия. Веселый ветерок трепал его мягкие седые кудри, обдувая загоревшее лицо, сухие морщинистые губы, опавшие щеки и высокий, покатый лоб. Мир вокруг замер, и Озмар Линдон замер вместе с ним понимая еще мгновение, и все неотвратимо, безвозвратно изменится. И совсем не важно, шагнет ли он вперед или отвернувшись уйдет назад от этой тонкой грани между прошлым и будущим. Все изменится…
Старик еще раз поднял глаза и взглянул на усыпанное яркими звездами небо. Хотел бы он знать, видит ли она его? Хотел бы он знать, где она… Хотел бы…
Он зло одернул себя. Затем глубоко вдохнул и, поставив ребристую подошву кроссовка на торец ступеньки, почти прыжком поднялся на нее. Дверь тут же бесшумно отворилась, выпуская в ночь теплый свет человеческого жилища, его особый запах, смешанный с ароматом свежезаваренного, манящего гостеприимством травяного чая и сгорбленную, худую, закутанную в несуразный домашний халат фигуру Джо.
Они молча посмотрели друг на друга.
– Я согласен, – тихо произнес Озмар и поморщился так, словно слова доставили неимоверное страдание. Взгляд его пронзительных зеленых глаз сверкнул, на секунду став ярче горящих на небе звезд, а затем погас, будто сломленный внутренней болью.
Джо кивнул.
– Хорошо.
Озмар Линдон развернулся.
Будущее наступило.
Над Неймаром волшебным ковром растянулась прекрасная летняя ночь. Яркий, беловатый серп месяца в хороводе миллионов игривых льдинок-звезд, плавные переходы темных синевато-фиолетовых, зеленых, охристых, розовато-серых оттенков купола небосвода, практически незаметные перья редких тонких облаков… Мадверна, завороженная этим чудесным видом, невольно замерла у приоткрытого окна, полной грудью вдыхая прохладный, чистый, едва пахнущий хвоей, смолой и шишками воздух.
– Красивая ночь, – заметил Урд Милтон, увидев ее профиль в тонкой рамке створки.
Мадверна неохотно повернулась.
– Да, – она подняла руку и плотно захлопнула окно.
– Могла бы еще полюбоваться, я не тороплюсь.
Урд подошел к освещенному лишь лунным светом старинному глухому шкафу и, произнеся заклинание, достал оттуда, предварительно обернув ладонь в кусок мягкого красного бархата, два круглых металлических диска артефактов с начерченными на них странными символами.
Мадверна проследовала за ним.
– Они готовы? – спросила она, едва не прикасаясь кончиками коротких пальцев к ледяной поверхности металла.
– Пока нет, – Урд аккуратно положил пластины на край своего рабочего стола, – не до конца. Однако, – он повернулся к собеседнице, его длинные седые волосы на мгновение таинственно засеребрились в ночном свете, – я нашел решение, так что у нас до сих пор остается выбор.
Мадверна растерянно посмотрела на мага.
– Я думала, мы давно все обсудили, еще на общем…
Урд Милтон торопливым жестом прервал ее сбивчивый монолог.
– Да, Мад, но тогда я не предполагал, что выход существует, – он сложил тонкие пальцы, соединив друг с другом огрубевшие к старости подушечки, и опер о них скрытый где-то под густой бородой подбородок, после чего отвернул лицо к окну. – А теперь, повторяю, у нас есть выбор.
Мадверна, недовольно фыркнув, скрестила на груди руки.
– То есть ты предлагаешь поступить по-другому? – она тоже уставилась в ночное небо, но теперь вид звезд уже не приносил ей никакого удовольствия.
Он без труда почувствовал витающие у нее в голове гневные мысли и ответил.
– Нет, Мад.
– Тогда к чему весь этот разговор? – взвилась она.
– К тому, что, убегая от дарованного нам выбора, мы становимся ничем не лучше тех самых агентов, орденцев или партов, которых ты так презираешь, Мад, превращаясь в безвольных, послушных слуг случайностей, предрассудков, курьезов, нерациональных эмоций, чувств и людских законов, точно так же как они сами превратились в наших. С самого начала, балансируя на тонких гранях их многочисленных слабостей, мы взяли судьбу магии, а значит мира, в собственные руки и вот уже долгие арки, сменяя друг друга, продолжаем бережно хранить ее.
Урд расцепил руки. Широкие рукава его пиджака подернулись струящейся волной атласа.