До него не сразу дошло, что случилось. В ушах все еще раздавался невыносимый грохот, после которого последовал удар и треск ломающегося дерева. Крики гибнущих пассажиров доходили до него с трудом, он скорее представлял их, видя перекошенные гримасы. Он не помнил, кем был и как оказался в траве неподалеку от покореженного поезда.
Когда много дней спустя он пришел в себя, все изменилось.
После катастрофы он неохотно пользовался поездами и любым другим механическим транспортом. И они его тоже не слишком любили. Если уж приходилось путешествовать на поезде, он всегда выбирал худший вагон, зная, что первые классы излучают больше чванства и раздуваются от гордости своих пассажиров, уверенных в собственной неприкосновенности и чрезвычайной роли. Он свыкся с тем, что чувства и эмоции имеют особенное значение в мире Предела, и не собирался провоцировать зло, сидя в вагонах, бурлящих от энергии неуправляемого самодовольства. Втиснутый между шепчущими защитные литании бедняками, которые смертельно боялись стальных чудовищ, он был в безопасности. Его и так раздражали зудящие татуировки и кололи амулеты.
Не намного лучше было ему в автомобиле Новаковского, поэтому он нетерпеливо высматривал дом потенциального клиента.
Как назло, Новаковский жил на Предгорье, отделенном от Кракова рекой, сравнительно далеко от Центрального вокзала. Хотя там и была своя убогая железнодорожная станция, но не все поезда доезжали до нее. Дом Новаковского размещался в форте, унаследованном от Империи и возведенном на одном из самых высоких холмов Предгорья. Марсианин выбрал это место, как через интерком объяснил Кутшебе Чус, из-за богатых источников энергии, оставшейся со времен язычества, которую марсиане могут черпать из прирученных теней или непосредственно из веры, накапливавшейся тут тысячелетиями. Новаковский трансформировал ее при помощи старенького костела, возведенного еще в тринадцатом веке в качестве своего рода печати, которая препятствовала языческим ритуалам и сдерживала зло под землей.
Марсианин переливал высосанную из теней энергию и переправлял ее через разбухший от веры костел, усиливая мощь форта. Энергия, бьющая из ротонды красного кирпича, ощущалась уже у основания Предгорья. Когда автомобиль наконец остановился перед воротами форта, Кутшеба ощущал силу, накопленную в здании, почти как физическую боль. Он сжался, вылезая из машины, повертел на пальце перстень-четки, потер большим пальцем татуировку на внутренней стороне ладони. Помогло.
Служащие марсианина выбежали за вещами гостя. Он не позволил им дотронуться до сумок, в которых было оружие, и, несмотря на протесты Чуса, не расстался с ними, направляясь на встречу с марсианином. Он прекрасно знал, что вооруженному человеку не положено встречаться с хозяином, но сознательно проигнорировал этот запрет.
– Я всегда могу развернуться и уйти, – прорычал он, делая вид, что ему не важна работа на Новаковского. – Я не напрашивался.
– В таком случае прошу вас подождать, – ответил явно оскорбленный Чус и заученным медленным шагом отправился посоветоваться с боссом.
Кутшеба, игнорируя осуждающие взгляды прислуги, сел на пол, оперся о стену и закрыл глаза. Его интересовало, насколько дерзок Новаковский и насколько эффективными оказались связи Кутшебы – только благодаря им с определенного момента марсианина начали убеждать, что именно он должен стать самым важным участником запланированной поездки. Кутшеба использовал кого только мог, чтобы сюда добраться, и поставил на это почти все, что у него было.
Его беспокоило количество переменных, необходимых для реализации его замысла. Сколько раз он пытался найти другие решения! Ночи напролет говорил со Змеем, совершенствовал планы, искал способы приобрести новых союзников. Змей смеялся над ним, издевался, но было видно, что и его привлекала эта интрига. Кутшеба не говорил ему всего и даже пробовал использовать. Он мог поспорить, что божество в итоге предаст его, и пытался учесть даже это. Тем не менее он понимал, что в его расчетах довольно много слабых мест, что все могло рухнуть в любой момент. Например сейчас, если марсианин не пожелает воспользоваться его способностями.
– Господин Новаковский примет вас, – обида в голосе Чуса стала еще ощутимее. – Может, вы хоть шляпу снимете?