Выбрать главу

1.

Конвергенция (объясняют словари) - схождение неродственных организмов, которые, попав в одинаковые условия существования, обретают тождественные строение и функции. Из биологии термин перекочевал к гуманитариям, к миролюбцам и защитникам прав человека. И тут исходное - диктат среды и обстоятельств, однако с другой подкладкой. Не безгласная эволюция в распорядителях, но ум и воля, поставленные перед дилеммой - НЕ-БЫТЬ или БЫТЬ.

А Мир миров - не об этом ли, не он ли - черновик ответа? Если да, то, стало быть, два черновика и неизбежный спор между ними? Притом, что преимущество, надо полагать, будет на стороне того из двух, какой успешнее убедит людей в своей дельности, практичности, реализуемости.

Миры вроде бы налицо - числом не менее трех. Схождение же, если и имеет место, то весьма далеко еще до одинаковости строения и функций. И просится на язык - неосуществимо. Однако не будем торопиться, чтобы не пропустить главное действующее лицо, тот персонаж, что рвался в заглавный из действующих - ЯДЕРНЫЙ ГРИБ. Разве не он сообщил всем на Земле, что мы в равной мере заложники смерти? И разве (наоборот к сказанному) конвергенция-идея, какая еще считанные годы назад находилась в зоне запретов и отлучений, не превратилась ныне во внезапно-обыденное добро пожаловать!, и люди уже вправе отсчитывать (заново!) свое существование от таких географических малостей, как Рейкьявик и Мальта?

Не оспоришь. Только фанатики слева и справа в состоянии испытывать тоску по холодной войне. С облегчением говорим: она на выдохе. И с сомнением: не в силах ли задержаться? Сомнение не из осторожности. Ибо холодная война рецидивист по натуре. Ее не свести к дипломатическим коллизиям и к малым войнам, оплачиваемым большою кровью. Самое коварное ее свойство - то, что она, предвестница тотального самоубийства, успела столь глубоко внедриться в жизненный обиход, растворившись в нем едва ли не до полной неразличимости, что мы не вправе не поставить перед собой вопрос: удастся ли изъять ее из организма, именуемого Мир, не затронув его В ЦЕЛОМ и КАК ЦЕЛОЕ?

2.

Симптоматично многозначие слова мир в русском языке. Это и космос, и соседская (крестьянская) община, не-война и все люди вместе. Значения сотрудничают и оспоривают друг друга. Кажется, нет ничего родственнее, чем НЕ-ВОЙНА и ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. На первый взгляд - так. Но лишь на первый. Правда, различение исчезает, если человечество не больше, чем торжественная условность, чем иноназвание вида Homo sapiens.

А ежели не так? Если оно не только много моложе вида, но и оппонент ему? Вызов, который эволюции предъявила история, выломившись из природного хода вещей? И если оно, человечество, не только подвижный реестр всего, что действует внутри каждой данной эпохи, но и самое история: проект, который по мере его воплощения меняет не только свой инструментарий, но и изначальный замысел, круша и возобновляя его?

По сей день? Или то, что ныне - триумфальный аккорд? Либо, напротив, заключающее историю ее фиаско?

В любом из этих случаев представляется уместным отправить человечество в понятийный архив. Но нет, ему не дашь простой отставки. Даже в качестве банкрота оно переходит в мужественные контратаки, и это далеко не только лингвистические сражения. Битвы смыслов чреваты буквальными жертвами.

3.

Иными словами - что нас ждет? Забудем на минуту о далеко еще не исключенной термоядерной развязке. Предположим, что нас покинут страхи и заботы равновесия сил и самый термин геополитика выйдет из употребления, если не у наших детей, то у внуков. Допустим: мировое сообщество в считанные годы войдет в повседневную жизнь на всех континентах, и это будет означать, что к числу величайших изобретений людей присоединится, быть может, самое великое - гибкий, постоянно совершенствуемый механизм превращения конфликтов, которые никогда не оставят нас на Земле, из сулящих обрыв жизни в не-катастрофические и даже бодрящие встряски. Сделаем еще шаг, поощряемый надеждой, и представим, что удастся без необратимого запоздания приостановить процесс разрушения человеком той естественной среды, из которой он вышел и какую превратил в источник удовлетворения собственных ненасытных нужд.

Что же получим мы в этом предполагаемом итоге? Всеобщую идиллию равнозначных существований? Совпадение в стимулах и формах человеческого бытия? Либо итогом станет нечто ИНОЕ, о чем можем только догадываться?

В кратком слове я не притязаю дать ответ. Самое большее, на что рассчитываю, это прояснение вопроса. И когда я именую это ИНОЕ Миром миров, то имею в виду не еще одно благое пожелание - из тех, которыми вымощена дорога в ад, но и не простую констатацию, которая, впрочем, также выглядит как заклинание: современный Мир поделен неотменяемо на развитых и развивающихся. На тех, кто далеко ушел вперед в продлении жизни и в обустройстве ее (и не собирается поступаться этим), и на тех, кто обречен догонять и догонять, не теряя, однако, надежды, что удастся, вторя, и превзойти. Именно - не перегнать в пределах данного, а превзойти, выходя за его границы.

За членением этим - бисер оттенков. И - не в одночасье вырытый ров, различаемый лишь тогда, когда целые поколения покидают сцену.

Так, по крайней мере, было. И будет? Кто ныне рискнет в полный голос: да!? Но много ли толку и от красноречивейших нет? Не без основания можно считать, что отсталость, как и догоняние, порождены вековой Россией. Но даже если этот кентавр имел бы только русскую метрику, он и в этом случае оставался бы всесветным. Ныне он, после долгих закордонных одиссей, очутился снова у себя дома, надо думать, что навсегда. Это и облегчительно, и крайне болезненно. Не потому ли мы в перестроечном СССР жаждем, как и прежде, избавителя, не оттого ли захвачены нуждой в громоотводе-злодее?

Однако все-таки не на нас одних свет клином сошелся. И этот свет как будто уходит семимильными шагами от абстрактного человека, домогавшегося всеобщего блага и добра, к конкретному индивидууму, мыслящему тем, что в наличии, даже когда он моделирует век XXI-й. Сегодня это - Запад и сверхзападная Япония, сегодня это - считанные азиатские тигры, но завтра, смотришь, их станет все больше, а там и отигреют все народы и страны.

Да разве не на это работала ИСТОРИЯ, меняясь лишь в типах и в составе действующих лиц? И не неравенству ли (и как раз в том случае, когда оно станет менее вопиющим) суждено удержать свою роль двигателя планетарного прогресса и - далеко не в последнем счете - гаранта ограждения человеческих прав на любом из континентов Земли?

Не отвергаю с порога. Готов принять в качестве одной из гипотез, реализуемость которой, однако, не проверишь посредством даже самой усовершенствованной экстраполяции.

Я опускаю сейчас проблему сроков, она требует специального рассмотрения - с учетом не только отличий в масштабах и в наследстве, но имея в виду и множащиеся очаги отчаяния, порожденного тем, что действительные сроки превышают скоротечные ожидания. Оставляю в стороне прямые и окольные последствия входящей в моду шоковой терапии (планетарные даже в тех случаях, когда она ограничивается странами, заявившими себя первоочередниками в развивающиеся). Допустим, наконец, что весь свет уже близок к тому, чтобы превратиться в общагу, на двери которой - Рынок и Либеральный Порядок. Вход всем без возврата. В таком случае разрешим задать себе детский вопрос: станут ли люди счастливыми, что означает прежде всего остального - перестанут ли они бояться друг друга? И бояться не под действием каких-либо частных причин, будь то застарелые и вновь возникшие территориальные споры с этнической и иной подоплекой, либо атавизмы экспансии, имеющей прямые или косвенные социальные мотивы, а в силу несовпадения отдельных людей и разногенезисных человеческих сообществ.

В какой-то мере сказанное - трюизм. В самом деле, кто станет утверждать, что люди (все) на одно лицо? И кому, размышляющему ответственно, придет в голову отвергать вирус взаимного отторжения, гнездящийся в межчеловеческих связях, по крайней мере с того времени, когда мы в состоянии судить об этом более или менее достоверно. Однако не в признании (или непризнании) фактов как таковых проблема и трудность. Она - в природе феномена, который и пагубен для человека, и во здравие его.