Мир Маркса, уплотненный в организацию, в революционную власть на время, разве это не его архимедов рычаг? И разве не этот рычаг сдвинул с прежнего, насиженного места всех на свете? А теперь - в чьи руки попадает, как распорядиться им? Уже не зазоры в движении мысли, а кажущиеся провалы и невидимые стороннему взгляду мостки. Единство тех пятидесяти (или ста: велика ли разница?), которым суждено сменить его, и единство общечеловеческого развития - без промежутков, вне видимой цепи строго последовательных превращений. И снова задаешь вопрос: почему? Потому ли, что отступала жизнь? Что не наступило время? Наступит же оно - не самотермидоризацией, а Термидором, вовсе новым Термидором - анти-Миром Маркса, анти-Россией Ленина.
Предвестьем льгот приходит гений и гнетом мстит за свой уход. Согласимся ли мы сегодня с примиряюще безнадежной кодой пастернаковской Высокой болезни? Пожалуй, менее всего согласятся сторонники крайних взглядов. Для одних действительность - сбывшаяся, тождественная себе надежда. Другие не примут ни гения, ни скрытой в строках идеи рока. Им ближе вина - в буквальном, не переносном смысле. Да и какой рок в рациональном XX веке? Фигура красноречия либо увертка от ответственности. Карающая рука Немезиды? Проще и вернее звучит сегодня присловье зэка - бог долго ждет, да крепко бьет.
А все-таки рок! Рок древних и Шекспира. Губящий и тех, кто переступил предел идеальностью задуманного, тех, кто начал против течения. Анахронизм понятия лишь оттеняет глубину феномена. Феномена, в котором сплетены воедино великое и банальное, инерция впервые завоеванного людьми и его особенные оборотни (в словах и в людях!). Справиться ли с ними обновленной власти, календарному будущему, справиться ли иначе, как посредством организации вечного смысла людей?
Вчера мы еще могли сказать: тот, кто убежден, что феномен этот, заявленный нашему веку Россией (и не ею одной), не является ни непременным, ни всеобщим, должен объяснить также его неслучайность. Сегодня этим уже не ограничишься. И вероятно, не только потому, что предложенные объяснения не удовлетворяют. Сами эти объяснения стали частью современной истории; их недостаточность производит в свою очередь новые коллизии, образуя замкнутый круг, из которого, кажется, нет выхода. Прошлое не уходит от нас, поскольку для него не находится места, и если бы в одном только догматизме, не изжитом и не отступающем, либо в явной и полускрытой апологетике; так ведь нет места ему и в испытанных ячейках классического сознания... Пресловутый зигзаг или выпотрошенную до конца отсталость России сегодня неловко называть даже прокрустовым ложем. Удастся ли одну из величайших трагедий Мира заключить навсегда в региональный загон?
Размолвка идеи и факта сродни самому феномену. Понимание Мира разошлось с Миром. Не в первый раз. В последний ли? В этом все дело.
1976 Из Гамлетовских тетрадей
...Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя
покорителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!
Ах, этот Гамлет, запутавшийся в обете верности и в своем безродном
космополитизме - выпутаться ли ему, пока не примет всерьез дурные
сны? Те самые, которыми открылась объективная реальность: Мир
тюрьма. Объективная, реальная - лишь для него. Так бывает? Именно
так и бывает. В начале, которое и есть Начало. До поры до времени,
что и есть Время. Глаз бежит, не задерживаясь на титуле: Трагедия о
принце Датском. Но отчего - трагедия? Оттого, что герой обречен?
Потому, что втянул в свою гибель и любимых, и ненавистных, всех,
кто, лучше ли, хуже ли, прожил бы отмеренную ему эльсинорскую
жизнь? Многие годы прошли, как околдовала меня потаенность этого
Текста, побуждая искать отгадку (одну, другую, третью), невольно
примеряя ее ко всему, о чем думал, к судьбам будто совсем несхожим.
Слабого, бессильного Гамлета для меня никогда не существовало. Да и
кому в веке XX он мог бы привидеться таким? Значит - острый ум и
душа-недотрога, восторг и скепсис - с обнаженною шпагой в руках?
Если бы так, откуда непокидающее чувство бездонности, смещения
критериев, сомнение в возможности для человека - только будь он
гений - воплотить этот образ, не утратив постоянно меняющегося
смысла неизменных слов? Давно расстался с принцем, прозревшим
первой же своей репликой. Нет, он вовсе иной - мой Гамлет. Чтобы
пробиться к нему, снял шоры выученного преклонения. Предпочел
изначального Клавдия, короля-сангвиника, короля-миротворца,
устроителя нации. Увидел врага в Призраке - вымогателе кровавой
клятвы. И лишь тогда достучался - уже не к принцу и не к
виттенбергскому любомудру, чемпиону игры в двусмыслие, а к
человеку, у которого собственное - только имя: знак принадлежности
к человечеству, какого нет нигде. К притворяющемуся умалишенным, на
грани истинного помешательства, в преддверии безумия-откровения.
Внешнее действие - антагонист подспудного. Первое устремлено к
развязке, второе же длит и длит пролог. Трагедия противится
хронометражу. Часы? дни? годы? вечность?.. Протагонист раскрывается
бегством от несвоего действия, изменой несвоему слову. Да, именно
так, только так - изменою, бегством. И что же - удались они ему,
бегство это, эта измена? Смотря чем мерить. Если жизнью, то - нет.
Если смертью - да, удались. Сцилла и Харибда трагедии - мысль и
поступок. Гамлет мнимого начала в плену их единства. Дальше
разлом, дальше - загадка совместимости. Мысль обгоняет муками
внутренней речи, доискивающейся собственного предмета и
обнаруживающей с пронзительной силой, что предметом-то и является
поступок. Буквальный, неотложный. Единственный и неизвестный
никому на свете... Какой из замыслов Гамлета отмечен бесспорным
благородством, а какой сомнителен? Любой раздвоен, разорван
изнутри. Так небеса велели, им покарав меня, и мной его. Им,
человеком по имени Полоний. Им, заколотым, покаран! Оправданное
убийство влечет за собой повальное. Небеса - та же неизвестность:
синоним Времени, вышедшего из своего сустава. Это оно, Время,
взваливает на Гамлета ношу, непосильную одному - перевернуть
без-временье в между-временье. Это оно предписывает ему - стать
бичом и слугою небес. Тем и другим вместе, хотя вместе невозможно.
Бич неуемен, а слуга теряет себя. Не только тело, но и дух - Слово.
Дальнейшее - безмолвствие. Странное наследство. Главное наследство.
Гамлету нужна все-таки не добрая молва о нем. Одинокому
противопоказана одинокость. Тем, кто вслед, он оставляет черновик
помысла. Кто ж в преемниках? Всегда открытый вопрос. Всякий раз
открываемый по-другому. Разве не он сейчас? Разве не между-временья
жаждем? Чтобы не жижа под ногами, а хотя бы островок тверди. Чтоб
свободной невнятицей уйти от нынешних словесных руин. ...Дурные сны
мои (моих однолеток, товарищей по судьбе) - и наши
иллюзорно-реальные, сберегаемые нашими мертвецами звездные часы: не
едина ли суть? Не бояться их! Не стыдиться их!
1978 Мы все - заложники мира предкатастроф Из письма американскому историку Стивену Коэну
...Мы уже как будто привыкли жить в Мире предкатастроф. Мы даже приучили себя к мысли, что из каждой, из любой должен быть выход. Должен быть, а стало быть - есть. Ведь всегда налицо та или иная возможность... Нет, вся история учит, если она вообще учит (натаскивает, указывает...): не всегда. Так, может, человек исторический, собравшись с духом и силами, преодолеет былую свою склонность к импровизации, от которой многие триумфы, но и все беды? Вероятнее всего - не преодолеет! Да и если смог, остался ль бы человеком? Такой же мираж, как и не-событийная история, как - раз навсегда осознанная необходимость в качестве свободы...