Помогала накрывать дочь. Я спросил, как её зовут.
— Аня.
— А сестру вашу?
— Катя.
Заходила и жена, Батима; он почему-то звал её «Галей», мягко, по-украински произнося звук «г».
Сели, наконец. Он достал из кармана брюк поллитровку. Я остановил его словами: «Может, начнём с другого формата?».
Он глянул недоумённо. Я в ответ вынул свою 0,9.
Покачал головой: большая больно… Потом подумал и послал дочку за капустой на балкон. Дочка что-то замешкалась, он подошёл к ней и помог оторвать кастрюльку с капустой от пола — примёрзла.
Опять сели. Разливал я; по недосмотру налил себе чуть больше, чем ему (стаканы стояли один за другим, я сидел в глубоком кресле и не видел уровней). Он жестом показал: добавь.
Помолчали.
— Я хотел бы извиниться за задержку… — начал я. — У нас была лекция представителя Главлита, хотелось послушать его…
Он махнул рукой: стоит ли, мол, об этом говорить. Я, однако, продолжил:
— Так я задал этому, из Главлита, вопрос: «Что вы думаете о Юрии Кузнецове и Станиславе Куняеве?». А тот ответил, что обоих не любит. «Куняев — это литературный ширпотреб, а Кузнецов в последнее время впал в дикую мистику».
Юрий Поликарпович хмыкнул. Это его задело.
— Мистика… Да что они понимают! Они же не знают смысла-то слова «мистика», не умеют отличить религиозного сознания от обычного! Блаватскую хоть бы почитали! «Утопленник» Пушкина — тоже мистика? Весь Гоголь — мистика? Ерунда, чушь!
— Ну, — прервал он сам себя, — давай! За твоё московское пребывание!
Выпили. Я налёг на суп. Налили по второй. Он сходил за стихами, которые я ему оставлял.
— Ну, что… Вот, «Путнику». Название не то. Но есть образ, есть правда: действительно, эти ветки хлещут по глазам. Но плохо «сквозь век» и ещё «вослед идущего потомка». Не надо ставить стихотворение на котурны. «Крепость»… ну, это уж слишком. Вот «Осветить лицо!» можно печатать… но ведь это — проза. «И стал здороваться со мной за ручку старшина» — ведь это проза! Ы?
— В общем, — он протянул мне рукопись, — хорошо, что твоя мысль идёт в верном направлении. Задумываешься о Павлике Морозове — это хорошо. Об этом надо думать. Но выражено всё это пока что…
— То есть, претензии к форме?. — начал было я.
— А что такое форма? — осадил он. — Без неё нет содержания!
— Ну, а что, по-вашему, в этих стихах самое «чекановское»?
Он вяло махнул рукой: мол, не надо об этом. Я настаивал.
— Ничего тут сказать нельзя! — наконец, разразился он. — Пиши, будь откровенным, и всё! Я тоже, когда служил на Кубе и писал стихи об этом, думал, что прославлюсь именно ими. Ведь ничего подобного в русской поэзии раньше не было: русский солдат — на Кубе… А вышло так, что Юрия Кузнецова знают по другим стихам. Ничего тут сказать нельзя. Я сам про себя ничего не могу сказать… как я буду писать завтра?
Выпили. Я рассказал, что был недавно в гостях у Владимира Крупина и узнал у него, что стихотворение Кузнецова «Ты стоял на стене крепостной…» посвящено Крупину.
— Нет, это не ему, — заметил Юрий Поликарпович.
— А он считает, что ему…
— Ну, пусть считает. А может, Вадиму Кожинову? А может, Вадиму Кожевникову? Я не пойму, как вообще можно посвящать кому-то стихи без его на то согласия. Вот мне тут графоман один прислал стихи, мне посвятил… Как так можно? Вообще, этика требует: если живущему посвящаешь — спроси разрешения. Вот я посвятил Палиевскому «Змеи на маяке» — так я спросил сперва.
— Мне кажется, — вставил я, — эта вещь у вас — самая совершенная по композиции. За каждым образом — символ…
— Жуткая история! — махнул он рукой. — Нам, мне и Белову, рассказал её Палиевский, правда, в разное время. Белов сделал что-то на иностранном материале из неё… А сам Палиевский выкопал её из средневековых хроник.
Я сказал, что Крупину запомнились мои стихи из «Дня поэзии» (имея в виду стихотворение «На плацу»), Ю. К. подумал, однако, что речь идёт о «Страже Заполярья», и откликнулся:
— А! Так ведь я ещё давно читал «Стража Заполярья» в Союзе писателей, и тогда же сказал: вот это стихи! А то у нас полно «литературных мальчиков» — пишут, книги издают, а всё в мальчиках ходят…
В комнату вошла Батима. Юрий Поликарпович представил ей меня.
— А, это вы поздравили Юру… (Я в своё время поздравлял его из Ярославля с награждением орденом «Знак Почёта»). Вы закусывайте, закусывайте!
Я стал спрашивать про его поэму «Дом»: почему в разных изданиях публикуются всё время разные варианты?