— Женя! Это вы? Это Батима Кузнецова. Знаете, мне Юра приснился. Сказал: «Позвони Че…», а дальше я не расслышала. Стала перебирать, кого я знаю на «Че…», только двоих и вспомнила — с одним в школе в Казахстане училась, но тут явно не о нём речь… Я думаю, что это о вас. Я вам уже много раз звонила, но у вас всё короткие гудки…
— Это так модем отвечает, я часто в Интернете сижу, — говорю я, совершенно оглушённый этим звонком. — Батима, но это же чистая мистика! Вы знаете, я только сегодня закончил писать воспоминания о Юрии Поликарповиче… а тут вы звоните… Это что ж получается? Получается, что он оттуда контролирует процессы, идущие здесь! Батима, это мне знак: я должен показать вам эти воспоминания…
— Ну, хорошо, присылайте, — говорит она. — У Кати есть электронный адрес, сейчас она вам продиктует…
Мы болтаем ещё минут двадцать. Она спрашивает моего совета о том, публиковать ли ей куски «Рая», расспрашивает о бывшем на поминках писателе N… к сожалению, я уже так далёк от столичных разборок, что ничего вразумительного сказать не могу.
Повспоминав покойного, мы заканчиваем разговор. Холодок потустороннего присутствия лижет мне затылок, я никак не могу прийти в себя. Значит, Учитель прочёл то, что я написал — и решил, что написанное может при публикации как-то повредить его семье… или мне? Тогда нужно немедленно отослать эти материалы вдове!
13 января вновь звонок Батимы, она прочла мои записки.
— Женя, вот об этом можно публиковать только лет через двадцать… а об этом — года через два-три хотя бы… Если вы сейчас это опубликуете, нам тут будет не выжить… И про этого не надо сейчас писать! Ну его…
— Ваше слово для меня — закон, — говорю я ошарашенно. — Вообще-то я уже и так многое убрал, об очень многом не написал, что знаю… Хорошо, я всё уберу, что вы сочтёте нужным…
— Через двадцать лет опубликуете! А сейчас не надо… ладно?
— Конечно-конечно, — успокаиваю я её. — Вы порежьте, что сочтёте нужным… и сбросьте мне на электронный адрес ваш вариант…
Разговор заканчивается. Но ещё долгое время спустя я мысленно возвращаюсь к этой ситуации, думаю о том, что случилось.
«Вы попали в поле притяжения мощной звезды… как бы вам от меня избавиться?» — эти слова Юрий Поликарпович произнёс два десятилетия тому назад. И они верны до сих пор. Звезда по имени «Юрий Кузнецов» продолжает излучать в пространство мощные гипнотические волны, светя мне и после смерти. Прах физического тела моего Учителя истлевает на Троекуровском кладбище, но дух его неуничтожим и духовная длань его так же сильна, как и четверть века тому назад.
«Что это было в моей жизни?» — шепчу я, сидя в своём Ярославле за письменным столом. — «С кем я был знаком? Кто это был? Он читает то, что я написал… он читает самого меня, Господи!..»
Январь 2004 г., Ярославль
Евгений Феликсович Чеканов родился в 1955 году в Кемерово. Автор сборника стихов «Место для веры», выпущенного в Москве в 1990 году. Живёт в Ярославле.
Михаил Шаповалов. И поле широко, и небо высоко
Зазвонил телефон. Я поднял трубку, говорил Саша Герасимов, студент Литературного института:
— Умер Юрий Поликарпович Кузнецов…
Ещё один из плеяды славных, чьё признание произошло на моём веку. В давнем своём стихотворении он писал:
Но «занять» его некому. Поэты такого масштаба не ходят в литературе «косяком».
С Юрием Кузнецовым я был знаком с институтских лет. Держался он обособленно, своего общества не навязывал, в кругу «заводил» не блистал. Памятен мне один наш ранний разговор. В общежитии на кухне мы столкнулись по одному делу: и у него, и у меня на ужин запланирована была жареная картошка. Пока её чистили, мыли, готовили — разговорились. С чего начали, не помню, но «вышли» к Лермонтову. Кузнецов спросил:
— Любишь Лермонтова?
— Да, конечно.
— А за что?
Я высказался.
Кузнецов кивнул, и это можно было посчитать за знак согласия. Но тут он подхватил сковороду с жареной картошкой и отбыл из кухни. Я остался в недоумении — разговор был явно не окончен. Но Кузнецов для себя что-то выяснил, а собеседника оставил без своих «корректив». К такой манере общения не всякий готов.
Известность Юрию Кузнецову принесла «Атомная сказка». В то время как пропаганда славила то одну, то другую победу науки и «светлое будущее», поэт с болью высказался о бесчеловечном опыте над царевной-лягушкой. «Сказка» кончалась убийственным сарказмом: