Будем живы — не помрём.
Даст Бог, свидимся.
Поклон твоей семье.
Это письмо, как явствует из даты, было написано до начала событий в Чечне.
Но в Баку уже произошла январская бойня. Армяне, пользовавшиеся поддержкой внешних и внутренних сил и начавшимся развалом Союза, прибегали ко всевозможным козням, вероломству, насилию и террору для захвата нашей исторической земли — Карабаха. Только таким гениальным провидцам, как Юрий Кузнецов, было дано понять, что эти события не завершатся только расчленением Азербайджана, распадом Союза, а сулят новые бедствия самой России… Юрий Кузнецов, истинно православный человек, написавший три превосходные поэмы о Христе — спасителе и вероучителе, занял место не в рядах «христианских братьев», а на стороне справедливости, причём не из каких-то дружеских симпатий и личной солидарности.
Он предвидел угрозу, нависшую над его Отечеством. Он жил жизнью титанической, которая знавала высокие взлёты и трагические разочарования. И, быть может, поэтому советская история была для его великого ума неотъемлемой частью памяти России, и крах Советов означал для него крах исторической миссии России, стремившейся создать под своим державным крылом «союз нерушимый республик свободных», свободных не декларативно, а воистину…
Я уже говорил, что Юрий Кузнецов неохотно и редко брался за переводы. У него были свои мерила, вкусы, пристрастия, и никто, кроме него самого, не ведал параметров и мотивов его предпочтений. Он любил нас. Любил Восток.
Стихи великого акына казахских тюрок Абая в кузнецовских переводах звучали столь же прекрасно, как в оригинале.
Помнится, в начале восьмидесятых годов Намизед Халидоглу (позднее известный как Годжа Халид) перевёл несколько стихотворений Кузнецова. Мы опубликовали их в журнале «Гянджлик» с подобающей имени автора подачей. Впоследствии этот номер журнала отозвался приведённым выше письмом. Намизед, отправившийся в Москву, вручил журнал нашему далёкому другу, и знакомство с Кузнецовым открыло ему путь на Высшие литературные курсы. В ту пору на ВЛК принимали только россиян. Но Юрий Кузнецов уже был профессором Литинститута, вёл поэтический семинар на ВЛК, и слово его было решающим. Намизед Халидоглу — Годжа Халид, с благословения Юрия Кузнецова поступивший на курсы, высоко держал «планку».
Во время работы над этими заметками в поле моего зрения попала «Литературная Россия» (за 9 ноября 2004 года) со статьёй «Испепеляющий взгляд поэта».
Сотрудник газеты поэт Александр Ананичев, учившийся на ВЛК вместе с Халидом, вёл речь о Юрии Кузнецове: «Да, строг был Поликарпыч (Кузнецов. — М. И.), раздавал бесценные знания, его любимцем был в то время наш сокурсник Годжа Халид — поэт и сельский учитель из дальнего горного села, переводивший на азербайджанский язык поэзию Тютчева, Фета, Есенина, Тряпкина, Передреева, Соколова, Рубцова и самого Кузнецова… Не скрою, я рад, что во время учёбы в стенах Литинститута опубликовать помог Годже Халиду первую книгу стихотворений на русском языке „Дождь воспоминаний“, куда вошли десять переводов Юрия Кузнецова…» И ещё деталь: «Однажды, войдя в роль обучаемого, он предложил разобрать собственные переводы стихов Годжи Халида».
Он всегда и везде был на стороне таланта. Он был праведен и в жизни, и в поэзии. Это — от любви. Любви, внушённой Богом и возвращённой Богу.
Поэтическая трилогия, написанная им к концу жизни и посвящённая жизни и заповедям Христа, была встречена неоднозначно. Многие служители веры стали выступать против него. Кузнецов ещё при жизни давал вескую отповедь ортодоксам. А «Вхождение в ад» явилось истинным событием в мировой литературе. В поэме немало и спорных мест. Русская литературная критика и литературные круги уже изрядное время ломают голову в стремлении выявить моральную направленность этой поэмы. Кабы нам суждено было встретиться, и у меня нашлось бы, что сказать незабвенному другу.
Я бы возразил против этих строк, подразумевающих Пророка Мохаммеда: «Стоит ли, возвышая одного пророка, показывать другому язык?»
Но ответ на этот вопрос остался за последней чертой…